Когда мы затеваем этот разговор, я вижу, как он начинает мрачнеть. Он наклоняется и целует меня на прощание, и мы крепко прижимаемся друг к другу, стараясь выбросить из головы все неприятные мысли.
– Когда все закончится, – говорит он, высвобождаясь из моих рук, – я снова сяду за министерский стол. Буду трудиться с девяти до пяти, и мы всегда будем вместе. Тебе это еще здорово успеет надоесть.
Снова комок застревает у меня в горле, и я не могу вымолвить ни слова без того, чтобы не расплакаться.
– Саммерс, – говорит он, отступая в кабину лифта, – мы беседуем с вами на эту тему в последний раз. Вам следовало бы об этом задуматься. А теперь, я опаздываю…
Он кивает на мой живот и посылает воздушный поцелуй. Двери лифта смыкаются, и он исчезает.
Когда Даниэль Грэйсон целует меня, я чувствую, как от него тянет спиртным. Его соболезнования по поводу смерти моей родительницы вполне искренни. Разве что расчувствовавшийся Грэйсон выглядит немного глупо. Куинси счищает салфеткой снег со своих сапожек. Эллиот перестает копаться в ворохе газет и поднимает глаза.
– Смерть – это всегда трагедия, Мэгги, – произносит Грэйсон, беря меня под руку и подводя к окну, из которого открывается прекрасный вид на Гудзон.
– Почему бы нам не заняться контрактом? – говорит Эллиот. – Мэгги и так знает, как мы ей сочувствуем.
Однако мои мысли витают далеко. Я думаю не об этом, крайне важном для меня контракте, а об Ави и о том, что сейчас происходит на переговорах в Вашингтоне. Если честно, я даже не хотела сегодня приходить. Я собиралась быть совсем в другом месте.
Когда Ави ушел, я тут же перезвонила Кларе, и она мне сказала:
– Жизнь продолжается, Мэгги. Что случится, если ты отправишься на свою деловую встречу. В конце концов, скорбь – дело сугубо интимное… И, честное слово, я вообще не собираюсь навещать ее могилу. К тому же она сейчас совсем не там.
– А где же? – удивилась я.
– Вероятно, в обществе царя и своей бабушки. Сейчас они, наверное, играют расписными яйцами Фаберже или едят шашлык… Так что иди на свою встречу совершенно спокойно. Удачи тебе.
Как мне объяснить Кларе, что в этот момент весь мир должен скорбеть вместе со мной – так велико мое горе. Так мне, по крайней мере, казалось.
– Что же, – говорит Куинси, оглядывая мужчин поверх своих очков, – господа выглядят прекрасно… Если только Мэгги не сообщит им кое-какую информацию к размышлению.
– А в чем дело?
Куинси колеблется и смотрит на меня.
– Дело в том, что я беременна, – отвечаю я. – И если все пойдет по плану, событие произойдет как раз через восемь месяцев.
– Беременна! – вскрикивает Эллиот. – Мы… мы, кажется, в этом не виноваты.
– Как это тебя угораздило? – взвывает Грэйсон. Сказать, что они потрясены моими новостями – значит ничего не сказать.
– Ну уж это, – говорю я, стараясь не расхохотаться, – тебя не должно так интересовать, Грэйсон… Главное, что я в состоянии заниматься всем, чем занималась раньше. За исключением того, что в ближайшие несколько недель не смогу посещать зоны вооруженных конфликтов. Впрочем, мы ведь условились, что я туда и не буду ездить. Так в чем проблема?
Грэйсон первым приходит в себя. Он раскрывает мне объятия.
– Ну что же, не такие уж и плохие новости. Бледный и дрожащий Эллиот готов расплакаться.
– Я так рада, что вы оба счастливы, – иронически замечает Куинси.
– Ты собираешься выходить замуж, или нас ожидает большой скандал? – интересуется Эллиот.
При слове «скандал» Грэйсон становится белым.
– Мэгги, – как бы между прочим спрашивает он, – ведь ты выходишь замуж, разве нет?
И снова я чувствую, что они для меня гораздо больше, чем просто друзья.
– В марте. Как только он получит развод.
– Ну что же, – с живостью повторяет Грэйсон, – мы с нетерпением будем ждать этого события, правда, Эллиот?
Эллиот отвечает ему кислым взглядом.
– Почему бы нам не вернуться к контракту? – спрашивает он.
– Итак, – говорит Грэйсон, – насколько я понял, у нас нет никаких экстраординарных проблем. Единственное, нам придется немного попридержать выход передачи, пока Мэгги… пока она…
– Пока она не будет снова в форме, – договаривает за него Куинси. – А до тех пор она будет находиться в Израиле постоянно, а не летать с места на место.
– Ей следовало бы подумать обо всем этом заранее, – бормочет Эллиот. – До того, как ей пришло в голову забеременеть.
– Ладно уж, старина, – говорит ему Грэйсон. – Я уверен, что Мэгги прекрасно успела все предварительно обмозговать.
– Этого ей не занимать: все предварительно обмозговывать, – ворчит Эллиот.
– Благодарю тебя, дружище.
– Мэгги, – снова ноет Эллиот, – как ты могла?
– А отец ребенка, – прерывает его Грэйсон, – он где?
– В Вашингтоне, – отвечаю я, посылая Куинси предупреждающий взгляд.
– Ну, тогда все в порядке, – говорит Эллиот. – Если, конечно, Мэгги не изменила своего решения взяться за это шоу…
– Конечно, нет, Грэйсон, – улыбается Куинси.
– Тогда решено.
Однако прежде чем кто-то успевает что-нибудь добавить, в кабинет Грэйсона вбегают Питер Темплтон и Джек Рошанский. Они направляются прямо к его столу и машут листками с горячими новостями с международного телетайпа. Не говоря ни слова, Джек включает один из телевизионных мониторов, которые расположены вдоль стены. Когда на экране появляется картинка, он наконец объясняет:
– Мы получили сногсшибательное сообщение из Ливана от Ринглера! Это нужно срочно давать в эфир!
– Что, черт возьми, происходит? – бормочет Грэйсон, разглядывая принесенные бумаги. – Включите звук!
Мы все мгновенно умолкаем и напряженно вслушиваемся в то, что очень отчетливо произносит Ринглер, держа перед губами микрофон. У него за спиной нечто, напоминающее место взрыва. Мне требуется не меньше минуты, прежде чем я понимаю, о чем идет речь в репортаже, и проникнуться ужасом того, что происходит на экране.
Волосы Ринглера развеваются на сильном ветру.
Он направляется к зданию, которое почти полностью разрушено.
– Здесь был госпиталь, – говорит он. – Одно из отделений Красного Креста. Здесь было приблизительно 287 пациентов. Ливанцы, израильтяне. В том числе два американца. – Он приподнимает микрофонный кабель и подходит к развалинам. – Около тонны динамита, несколько сот килограммов взрывчатки находилось в грузовике, управляемом камикадзе. – Где-то начинает завывать сирена. Ринглер ждет, пока покажется машина «скорой помощи», которая подъезжает к тому, что раньше было госпиталем. – Взрыв произошел около большого восьмиэтажного здания, расположенного непосредственно у «зеленой» линии в Восточном Бейруте. Здание было весьма значительно укреплено, поскольку здесь располагалось иранское посольство. Ирония судьбы, не правда ли?
Около Ринглера начинают собираться журналисты.
Куинси бледнеет.
– Я не понимаю. Почему? Что случилось? Эллиот яростно хлопает несколько газет на стол.
– Что тут понимать? Эти подонки совсем озверели. Они снова выступили.
Грэйсон в напряжении сидел на самом краю стула. Его глаза были прикованы к монитору.
– Тихо!
– У меня есть первые сведения о количестве жертв, – говорит Ринглер и заглядывает в бумажку. – Смерть собрала изрядный урожай. Господи Боже, триста шесть человек. Я должен выйти с этим в прямом эфире, ребята, вы понимаете? – Он прикладывает ладонь к уху и слегка наклоняет голову набок. – Более точные сведения я буду иметь к моменту выхода в эфир… Отбой!
Куинси сжимает мою руку.
– Я думала, что войну решили прекратить…
– Только забыли предупредить об этом Хисбаллах, – ворчит Эллиот.
– Слушай, Эл, – обращается к нему Грэйсон. – А она собирается отправляться в Израиль.
– Вас это не касается, – прерывает его Куинси. – И к делу не относится.
– Когда мы пошлем ее туда, все уже закончится, – устало отвечает Грэйсон. – До следующего раза, – добавляет он, поднимаясь. – Мэгги может сделать специальный выпуск о последствиях происшедшего… – Он поворачивается к Эллиоту. – Запускай этот материал.