Господину Белло до того не терпелось узнать, что я придумал, что он не мог сидеть дома и ждать. Когда я вышел за школьную калитку, он поджидал меня там. И это было очень кстати. Потому что в последнее время Роберт опять начал приставать ко мне и другим ребятам из класса.
Увидев у калитки господина Белло, он сразу присмирел, сделал вид, что и мухи не обидит, осторожно пробрался мимо него, а едва отошёл подальше — пустился наутёк. Роберт ещё не забыл, как в прошлый раз, когда он привязался ко мне и к Морицу Брандауэру, господин Белло схватил его за шкирку, поднял и хорошенько встряхнул.
— Здорово, что ты меня встречаешь, — сказал я господину Белло.
— Да, здорово, — подтвердил он. — А какой у Макса план?
Я не хотел его больше мучить и, пока мы дошли до дома, всё рассказал.
— Давай рассуждать логически, — начал я. — Откуда взялся голубой сок, способный превращать собак в людей?
— Старушка принесла, — ответил господин Белло.
— Точно. Но у неё он тоже должен был откуда-то взяться!
— Должен, да, — подтвердил господин Белло. — А откуда?
— От папиного деда Эдмунда. То есть от моего прадедушки, — рассказал я ему. — Он его изобрёл.
— Ах, это он его изобрёл?! — удивился господин Белло. — Хорошая идея пришла в голову твоему прудедушке Эдмунду.
— Прадедушку Эдмунда даже называли Чародеем Львиного переулка. Так вот, если бы я изобрёл что-нибудь такое же классное, знаешь, что бы я тогда сделал?
— Что? — спросил господин Белло.
— Я бы всё записал. Я бы вёл записи, понимаешь? Написал бы точный рецепт, чтобы ничего не забыть.
— Рррецепт, точно! — господин Белло радостно закивал. — Чтобы не забыть!
— А ты знаешь, где обычно хранят такие штуки? — спросил я.
— Где? — переспросил господин Белло.
— Ну подумай, вещи, которые никому не нужны… Где лежат вещи, которыми мы не пользуемся?
— В холодильнике? — предположил господин Белло.
— Глупости, при чём тут холодильник! — воскликнул я. — В чулане. На чердаке. Мы туда убираем всё, что мешает в квартире, стоит или лежит без дела. Наверняка туда отнесли все вещи прадедушки, и там они и лежат. После обеда у меня сегодня пинг-понг. А когда вернусь, залезем на чердак и поищем их!
Какой тарарам оказался на чердаке — трудно себе представить. Если бы госпожа Лиссенкова, наша уборщица, хоть раз сюда поднялась, она бы издала стопроцентный вопль ужаса, да такой, что в подвале бы все колбочки зазвенели.
Видимо, папа стаскивал сюда всё, что мешало ему в доме. И когда приносил на чердак пополнение, сваливал его прямо у входа, а то, что лежало там раньше, задвигал поглубже. Это можно было заключить по слоям пыли разной толщины. Хлам у двери ещё не очень запылился. А чем дальше от входа лежали вещи, тем серее они выглядели. Как будто их посыпали мукой.
— Пошли, нам надо в самый дальний угол, — сказал я господину Белло, перебираясь через коробку с засохшими тюбиками краски, кресло с отломанными ножками, старую пишущую машинку и свёрнутый ковёр в винных пятнах. — Если тут и есть записки прадедушки Эдмунда, то только под самой крышей, в завалах.
Господин Белло в это время внимательно обнюхивал старомодные платья на вешалке.
— Нюхнет как платье, которое было у Адриенны, — сообщил он.
— Брось ты эти тряпки! Иди сюда и поищи вместе со мной! — крикнул я.
— Господин Белло все равно не умеет читать, — ответил он, роясь в платьях.
С этим не поспоришь. Если на чердаке и были прадедушкины записки, найти и расшифровать их мог только я.
Под самым скатом крыши, за связками журналов по искусству, мне наконец попался старый кожаный чемодан. Смахнув пыль с крышки, я увидел наклейку в форме ромба. На жёлтом фоне был нарисован чёрный кенгуру в прыжке.
Я открыл чемодан. Он оказался до краёв забит пожелтевшими бумагами, школьными тетрадками, блокнотами, а ещё там была тонкая стопка писем, перевязанная красной ленточкой.
— Кажется, я нашёл! — крикнул я господину Белло.
Он тут же подошёл и сел на корточки рядом.
— Читай! — попросил он. — Что написал прудедушка Эдмунд?
— Прадедушка, — поправил я. — Сейчас прочитаю и скажу.
Но, перебрав чемодан и рассмотрев бумаги повнимательнее, я расстроился. Всё оказалось папино. Эти письма он писал маме, когда они ещё не поженились. Это я понял по адресу, потому что мамина фамилия тогда ещё была не Штернхайм.
Потом мне попались какие-то записи, связанные, скорее всего, с папиным экзаменом на провизора. Но куда интереснее оказались папины школьные табели! По крайней мере, я узнал, что он вовсе не был круглым отличником, как говорил. Только по предмету «Изобразительное искусство» у него стояли одни пятёрки.