— Не надо подробностей! — взмолился господин Мельхиор. — Значит, сок стоял в лаборатории на… как её там… на Кленовой аллее? Да, точно, в нашей лаборатории на Кленовой, а что потом?
— Нет. Папина лаборатория — у нас в аптеке, в Львином переулке, — сказал я.
От этих подробностей он закатил глаза и, лопаясь от нетерпения, спросил:
— А потом? Потом?!
Тогда я решил рассказывать побыстрее.
— Я нечаянно уронил бутыль, и Белло стал лакать эту гадость…
— Гадость? Ты всё-таки выбирай выражения. Это же гениальное средство для превращений, — сказал господин Мельхиор.
Значит, он всё ещё гордился своим изобретением, хоть сначала и не хотел признаваться.
— Белло стал лакать гениальное средство для превращений, — поправился я. — И стал человеком, господином Белло. Мы с папой его воспитали.
Белло решительно кивнул.
— Но сейчас-то перед нами явно пёс, а не человек, — сказал господин Мельхиор. — Так что всё это ерунда!
— Да нет, вы просто не знаете, потому что вы сразу уехали от прадедушки, — поспешил объяснить я. — Действие средства со временем ослабевает. И тогда человек превращается обратно в собаку. Но эта собака, в которую он превращается, понимает всё, что мы говорим. Только сама не говорит.
Белло кивнул.
— Похоже, он и правда понимает каждое слово. Примечательно. Очень примечательный феномен. После обратного превращения в собаку в некоторой степени сохраняется человеческий интеллект. В своё время я и представить себе не мог, — пробормотал господин Мельхиор. В нём явно проснулся прежний исследовательский дух. — Значит, вы его воспитали?
— Да, он научился одеваться, носить обувь, он умел правильно есть, разговаривать с людьми…
— С людьми? — так и замер господин Мельхиор. — То есть пёс Белло мог по-настоящему разговаривать, как человек?
Белло возразил громким лаем — два раза.
И я поправил господина Мельхиора:
— Вы хотели сказать, Белло-человек мог разговаривать.
— А я так и сказал. — Потом он уточнил: — Сразу после превращения? Наверно, ему пришлось сначала учиться разговаривать, как ребёнку?
Белло помотал лохматой головой несколько раз.
— Сразу же умел говорить? С ума сойти! Никогда бы не подумал! — У господина Мельхиора заблестели глаза. — Надо немедленно записать.
Он привстал, порылся в бумажной горе и вынул один листок, который оказался весь исписан мелкими буквами и покрыт чертежами. Мельхиор пробежал их глазами, кивнул, перевернул лист и, видимо, хотел записать что-то на чистой стороне, потому что на ощупь поискал нагрудный карман на пятнистом халате.
— Где же у меня ручка? Сегодня утром вроде сунул в карман, — бормотал он. — Давно уже не могу найти. Приходится писать спичками.
Он продемонстрировал мне письменный стол. Сверху лежал лист, исписанный крупными светло-коричневыми цифрами — они уже немного осыпались. Рядом лежало несколько спичек с чёрными горелыми головками.
— Из любого положения надо уметь находить выход, — с гордостью заметил он.
— У вас халат надет задом наперёд, — сказал я. — Можно я посмотрю, нет ли ручки в нагрудном кармане?
— А я-то удивлялся, чего он не застёгивается? — пробормотал господин Мельхиор. — Задумался о чём-то совершенно другом. Тогда достань мне, пожалуйста, ручку из нагрудного… точнее сказать, из наспинного кармана.
Я обошёл господина Мельхиора, сидевшего на кипе бумаги. И правда, на спине — на бывшей передней стороне халата — в маленьком кармане торчала шариковая ручка.
Господин Мельхиор взял протянутую ручку, поблагодарил меня, записал на листе большими буквами «Языковая деятельность!!!», потом встал, положил листок на бумажную гору, сверху сел сам и сказал:
— Да уж, средство я тогда изобрёл гениальное! Вообще, у меня была такая голова, надо тебе сказать… Лучшие годы изобретателя — от восемнадцати до двадцати восьми. Всё, что потом приходило в голову, — чего уж там… Качественно, но не гениально.
— А вы могли бы ещё раз изобрести ваше гениальное средство? — спросил я. — У вас остался рецепт?
— Мельхиору Лихтблау рецепты ни к чему, — сказал он, — всё на своём месте, — и он указал на лоб.
— А вы не могли бы написать мне рецепт? — попросил я. — Тогда мой папа приготовит средство у нас в аптеке и даст его Белло. И он тогда наконец опять станет господином Белло и останется человеком.
— А зачем это надо? Твой Белло и так прекрасный пёс. Такой ухоженный. Зачем ему обязательно становиться человеком?
— Потому что Белло-человек был моим лучшим другом и мы могли болтать с ним о чём угодно. Потому что он жил у меня в комнате и смешно выговаривал слова. Потому что… — я пытался вспомнить, почему ещё. — Потому что… потому что Белло сам хочет опять превратиться в человека. Теперь он понял, как здорово, когда можно разговаривать и всё рассказывать другу Белло кивнул, потом положил переднюю лапу Мельхиору на колени и уставился на него карими собачьими глазами.