Да разве может хотеться домой, если надо отдавать записку от Марии Сергеевны, учительницы. Будет родительское собрание в шесть часов. А ещё в записке приписано снизу: «Поговорим и о поведении вашего Жени». Я всё разобрал, всё прочитал — потом уже, когда из школы выскочил. А сначала стоял, зажав записку в кулаке, и слушал, как стыдила меня учительница. Что я такой и сякой, и что она будто бы не верит, что я этакий…
«Поговорим о поведении…» А что я плохого сделал, чтобы говорить о моём поведении на родительском собрании? Ну не писал на первом уроке, рассказывал соседу, что вступил в «Артек». А он: «Куда, куда ты поступил?!» И тут я опомнился и шепчу: «Нигде, никогда, никому и ни за что…» Четыре «ни». Он вытаращил глаза, покрутил пальцем у моего виска, а учительница пересадила меня к Зине Изотовой с Надречной улицы.
На втором уроке я никому не мешал, сидел тихо-тихо, как мышь. Правда, я не писал и не слушал, о чём говорила учительница, и опять попался. Я думал о том, чем бы на перемене удивить Жору и товарищей, чтобы и в классе все поверили в мой чудесный дар отгадчика.
И за это — «поговорим о поведении»?
Бабушка сначала взяла записку, а потом взялась за сердце.
— О, боже! Что ты там натворил? Ой, да ведь я уже опаздываю на собрание!.. — засуетилась она. — А Марина из садика не приведена, не накормлена. А он разинул рот, забаву во дворе нашёл! Ему, видите, хоть трава не расти!
— Бабушка! Я приведу и покормлю!
Подумаешь, важность. Я уже однажды её приводил. А покормить — тоже раз плюнуть.
— Да-да, приведи, Женик. Ты уже большой, и здесь близко. — Бабушка начала перед зеркалом рисовать себе губы помоложе. — Кашу я сварила, остывает… Вот тебе ключ от квартиры, не потеряй смотри…
Бабушка схватила сумку и — за дверь.
Я вышел за ней во двор. Около электробудки уже не было ни машин, ни людей, стоял только один «Москвич». Женя с отцом подсыпали землю к стенкам своего гаража, притаптывали её ногами. У соседнего дома что-то горячо доказывал незнакомым тётям профессор Дервоед, чертил палкой на асфальтированной дорожке.
В садике я сразу оглох и обалдел. Гам, грохот ложек о тарелки, чашки. Дети ужинали, и такие, как Марина, по три годика, и постарше. За своим столиком верховодила Марина, визжала во всё горло: «Ти-иш-ше!!!»
Из-за столика малыши встали по команде, а бросились из столовой без команды: из передней уже заглядывали к ним папы и мамы.
Маринка скомандовала мне: «Марш умываться!» — и повела за палец в умывальник. Как будто она меня забирала из садика, а не я её. Пришлось показать пример, помыть руки с мылом.
На всех шкафчиках в умывальнике были наклеены картинки. Марина дёрнула ту дверку, что с вишнями. Полотенца на крючке не было! Рванула соседнюю, с яблочком, — есть! Быстренько перевесила на крючок в свой шкафчик и деловито вытерла руки.
В передней опять повела к вишням.
— Когда я была большая, а ты маленький, я тебе всегда помогала обуваться… — начала договариваться она.
— Ладно, не ной — помогу.
Я знал, как она обувает ботинки: час пыхтит над одним, час — над другим. А зашнуровывает — то узел сделает, зубами не разгрызёшь, то палец привяжет к ботинку да ещё и кричит: «Что, так и буду ходить привязнутая?» А то разозлится, сбросит ботинки — «Пойду босяками!».
Только дяди, тёти и старшеклассники забирают из садика детей, один я из второго класса. Галдёж — как в школе на перерыве!
— Носка одного нет! — захныкала Марина.
Я обыскал шкафчик, заглянул в соседние, ощупал рукава и карманы пальто, проверил ботинки — нет!
— Пойдёшь в одном, подумаешь… — говорю я. — Тебе лишь бы похныкать.
— У-у-у… Как я буду жить с одной ногой!
На ногу без носка ботинок обулся легко. А вторую ногу, наверно, целый час обували. На лбу и носу у нас повисли капли пота… И хоть бы уж Марина молчала, а то: «Ой, нога хрустнула! Ой, нога покрошилась!»
Надевали пальто — бант развязался.
— Не хочу ходить махлатая! — затопала ногами Марина.
Не стал завязывать бант — оторвал совсем, немножко с волосами. Спрятал в карман. Без банта дойдёт, принцесса такая…
Марина шла и хромала, как инвалид войны. Но шла — начал накрапывать дождь. У нас все дети попрятались в подъезд. Один Вася шлёпал по лужам, расплёскивал сандалетами воду на асфальте. На крыльцо и первый этаж я нёс Марину. Если б имел ещё две руки, зажал бы ей ноги, а то колотила меня ботинками по коленкам.
Ух!.. Наконец-то мы дома…
Раздел, снимаю ботинки… Что такое? На правой ноге два носка? Сунул Марине под нос оба.
— Видела? «Носка-а-а нет…» Если б десять было, тоже на одну ногу напялила?