— Соседушка, дорогой… — протянула к нему руки жена Дервоеда. — Выручите, пожалуйста… Подбросьте меня к московскому поезду. Очень уж трудно вечером с двумя чемоданами в автобусе.
Дядя Коля недоуменно посмотрел на гараж Дервоеда, потом на тётю Климу.
— А разве…
— Куда это вы вдруг собрались? — удивилась и тётя Клава.
Все подошли поближе к жене Ивана Ивановича.
— Какое же это вдруг, голубушка? — вопросом на вопрос ответила она и провела взглядом по толпе. — Какое же вдруг? Лучше бы ты спросила: как ты до сих пор жила с ним, терпела?.. Раньше дети связывали нас, а теперь у детей свои семьи в Москве.
— А внуков у вас много? — не вовремя поинтересовалась моя бабушка.
— Двое… Буду помогать растить их, воспитывать. Пенсия у меня хорошая, проживу. А здесь и он на мои деньги живёт, свои все прячет.
— А-а-а…
И никто больше ничего не спросил. Не спрашивали даже, почему сам Иван Иванович не отвезёт тётю Климу на вокзал, хоть в гараже стоят сто «лошадиных сил».
— Так что, Николай Николаевич, миленький?.. Может, выручите меня?
Дядя Коля словно проснулся.
— Ага… Ну да! Коль такое дело, то…
Тётя Клима быстренько протопала в подъезд, за ней Васина мама и Галка.
— Мы вам поможем!
Женина мама сразу начала выговаривать дяде Коле:
— Ты-то зачем вмешиваешься? Они помирятся, а ты враг будешь на всю жизнь.
— Не помирятся. Не тот возраст… Да и люди они разные.
— Он тебе жизни не даст после этого!
— Волков бояться — в лес не ходить.
— Волка спереди бойся, лошадь — сзади, а лихого человека — со всех сторон.
— Перестань, слышишь? Неужели ты не понимаешь: ей нужна помощь!
— Мало ли кто… — хотела ещё что-то сказать Женина мать и замолчала: приближался Дервоед.
— Что сейчас будет! — радостно пискнул Вася.
Что будет? «Концерт» будет, «спектакль». Это даже мы понимали, не только взрослые.
Эх, если бы ещё минут десять не было Ивана Ивановича! Или хоть немножечко… Мы бы помогли тёте Климе спокойно убежать от него.
И тут открылась дверь подъезда, показались один за другим два большущих чемодана. За ними — Женя.
— Хоть ты не лезь в эту кашу! Ты ещё зелёный для таких дел! — подбежала к нему мать, хотела отнять чемоданы.
А Женя верть от неё в сторону! Затолкал чемоданы на заднее сиденье «Москвича», стукнул дверкой.
Иван Иванович ещё ничего не понимал. Смотрел на всё это, медленно приближался к нам, постукивая палкой о тротуар.
Вышла тётя Клима в зимнем пальто, и Васина мама с редькой и перцем в руках, и Галка без ничего.
— Ну, мои дорогие, не поминайте лихом! — вздохнула тётя Клима и поцеловалась с тётей Клавой. Остальным взрослым просто руку подала, на Ивана Ивановича и не посмотрела.
Женя открыл перед ней переднюю дверку. Николай Николаевич обходил машину спереди — занять шофёрское место.
— Что такое? Что это значит, Клима?! — поднял свою палку Дервоед.
— Не Клима я вам больше, а Климентия Даниловна, и не Дервоед, а Ковалевская!
Климентия Даниловна спряталась в машине, хлопнула дверцей.
— Куда ты? Куда… вы?! — забежал перед машиной Иван Иванович, поднял обе руки. Как будто мяч хотел поймать.
«Москвич» загудел — и назад, а не вперёд. Отскочил метров пятнадцать — и за дом!
— Стойте! Стойте! — бросился вслед за ними Дервоед. — Ограбили-и!
Никто не смеялся. У всех были хмурые лица.
Мы смотрели, как Иван Иванович побежал на соседнюю, Партизанскую улицу. Там, около гастронома, стояла телефонная будка. Наверное, звонить в милицию.
— Ну и ну… — тихо сказала Васина мама. — Она почти всё ему оставила, в чём была поехала, а он: «Ограбили!»
— Хоть бы не испортил ей отъезд, — вздохнула Галина мама.
Люди начали расходиться.
Бабушка вдруг вспомнила что-то, схватила меня и Марину за руки:
— Стоят уши развесив, слушают… Там кино детское по телевизору начинается!
Марина уперлась ногой в первую ступеньку крыльца, запрокинула кверху лицо:
— Ой, смотрите! Небо бежит! Небо бежит!
И все, кто успел услышать её, не отошёл ещё далеко, посмотрели вверх, оторвав взгляд от земли.
Не небо бежало, а облака. Белые, раззолоченные комки с огненными и розовыми краями.
Красивые, как в сказке…
Где-то за городом полыхал закат.
«Раз, два, три — человечек, оживи!»
Люди добрые, спасите!
Сентябрь кончается, а у нас ещё конца-края нет работе и репетициям. Не жизнь настала, а карусель.