— Наверное, я лучше пойду, — Ева Михайловна вдруг заторопилась, даже чай не допила. — Надо к завтрашнему дню подготовиться. Ох, скорее бы оно прошло…
Она хмурилась и поджимала губы так, что Тайке вновь показалось: учительница что-то недоговаривает.
— Вы хорошо себя чувствуете?
— Да-да, пустяки, это просто царапина, — Ева Михайловна уже надевала сапожки.
— Не, я в целом. Голова не болит? Бессонница не мучает? Возьмите вот с собой сбор, заварите вечерком.
— Спасибо, Таюша, — учительница взяла пакетик, руки у неё дрожали. — Я тебе что-то должна?
— Что вы! Нет, конечно!
Ещё раз поблагодарив, Ева Михайловна умчалась — и её уход больше всего напоминал бегство.
Тайка вздохнула и поискала глазами Пушка (тот с перепугу забился под кресло):
— Ну, котяка-кусака, что ты можешь сказать в своё оправдание?
Смущённый коловерша пробормотал:
— Тая, я не виноват. Твоя новая училка — ведьма! Точно тебе говорю!
Поборов первое желание отмахнуться, Тайка взяла телефон и написала в чат одноклассников: «Привет, народ! Как настроение? Готовы к понедельнику?»
И тут такое началось! Чат просто взорвался жалобами. Оказалось, небывалое волнение охватило всех — даже тех, кому никаких докладов не нужно было делать.
Тайка не знала, что и думать, поэтому написала: «Прорвёмся!» — и в задумчивости отложила телефон.
— Не понимаю, что на нас нашло, — она в задумчивости потёрла виски. — Будто наваждение какое-то…
— Так, может, оно и есть, — из-за печки выбрался Никифор, оправляя косоворотку. — Таюшка-хозяющка, что ты там про искры говорила? Есть у меня одна мыслишка…
— Ну, не то чтобы прямо искры, — она пожала плечами. — Просто дурнота. Знаешь, как бывает: мурашки перед глазами бегают и будто бы вспыхивают немного. Обычное дело.
— Не обычное, ежели они у всех разом, — вздохнул Никифор. — Нешто не помнишь, что тебе бабка говорила про огоньки?
— Ой, ну это совсем другое!
Конечно, она помнила про огоньки, которые бабушка ласково называла «дрёмушками». Когда Тайка была маленькой, те появлялись каждый вечер, оседали гроздьями на подоконнике, словно светлячки, и нашёптывали ей чудесные сны. Потом она не то чтобы перестала их видеть, просто привыкла и перестала обращать внимание. Увы, так бывает даже с чудесами: они становятся обыденностью, и ты больше не замечаешь то, что в детстве вызывало восхищение.
— Другое, да не совсем, — Никифор взгромоздился на табурет. — Дрёмушки не только добрые сны нашёптывать могут. Они читают тебя, словно книгу, и пытаются дать желанное. Но ежели твоё сердце не на месте, то и сны тебе нашепчут тревожные. Замечала небось, как в ночи какая-нибудь мысль в голове так и крутится, и никак от неё не избавишься? Вот то-то!
— Допустим. Но почему вдруг у всех и сразу? У нас в классе двадцать шесть человек, между прочим. Это дрёмушки сломались, что ли?
Домовой рассмеялся, поглаживая окладистую бороду:
— Верно ты приметила, Таюшка-хозяюшка: сломались. Пушок-то прав, твоя училка — ведьма, хоть и не ведает, что творит. Я тоже энто почуял. Сила-то есть, а сдержать её — умелки не хватает. Интересу много, иначе не разрешила бы она тебе такую тему взять, а в чудеса наверняка не верит. Она же современный человек, не какая-нибудь «бабка дремучая».
— Ой, где ты слов-то таких набрался? — поморщилась Тайка.
— От неё самой и услыхал. Зазноба-то моя, Анфисушка, нынче к бабе Ире домовничать переехала. А я у ней в гостях был, когда энта Ева Михайловна заходила да о тебе расспрашивала. Баба Ира говорит, мол, ведьма ты, вся деревня знает. А эта городская смеётся. Потом, как вышла, ляпнула в сердцах: вот дремучая бабка.
Что ж, это была не новость. Городские часто относились к деревенским жителям и их поверьям с усмешкой, если не сказать — с пренебрежением.
— Кажется, я понимаю, к чему ты клонишь, — она вздохнула.
— Вот и умница, — Никифор потрепал её по волосам. — Плохо, когда человек сам себя не понимает. Она вон и Пушка углядела. Думаешь, крыльев не видела? Да как бы не так! Просто знает, что крылатых котов не бывает, потому и не может разглядеть правду. Для этого же надо допустить, что волшебство — не бабкины выдумки.
— Тяжко ей в Дивнозёрье придётся, — Тайке вдруг стало жалко учительницу. — Тут ведь чудеса на каждом шагу.
Домовой развёл руками:
— Ну энто как всегда: либо приживётся, либо нет. Может, и лучше ей будет в город вернуться. А то, вишь, насмотрелась на всякое, чему объяснения не знает, разволновалась. Может, даже толком и не понимает, что её беспокоит. А дрёмушки уже всполошились, ей ерунду нашёптывать стали, да и вам всем заодно. Беспокойство ж штука заразная, почти как грипп.