– Многие, кто раскаялся добровольно, позже стали верными служителями Эльдила, либо просто хорошими людьми.
– Значит я прав! – от смеха я уже не смог продолжить разговор в тот день.
Миша. Май 5374 года После первого разговора я часто встречался со священником у него дома, за чашкой чая.
– Помнишь, когда-то я признался тебе, что убивал, – сказал он мне однажды. – Но это был не единственный мой смертный грех. Я ненавидел… я люто ненавидел и не слушал оправдания других.
– Это ошибка свойственна многим, святой отец. Теперь Вы на пути добра, по-моему, это главное.
– Но возможно, сын мой, что зло, которое я породил, живет до сих пор. И эта мысль не дает мне покоя. Хотя те, кого я оставил, не считали мои действия злом.
По крайней мере, власть так не считала…
– Как это может быть, святой отец? Если зло не есть зло, то тогда и добро может не быть добром…
– Все мы разные… даже боги у нас разные. Судим мы тоже различно. И то, что одни считают добром, другие называют злом…
– Но я понимаю добро и зло как абсолют… Разве…
– Мы воспринимаем так же… Но многие считают эти понятия относительными.
– Например?
– Смертная казнь. Это зло, убийство. Но некоторые считают ее добром, ибо в мире становиться меньше творцов зла. Таково, например, мнение инквизиторов.
– Но ведь те, кто приговаривают и исполняют этот приговор, сами ступают на дорогу зла… разве нельзя было попробовать заглушить зло преступника, вернуть его на путь истинный?
– Не многие могут судить с позиции Эльдила, если их самих коснулась беда. Даже боги, а они ведь гораздо мудрее нас.
– Но те же инквизиторы, разве они не понимают, что, карая, вступают на путь зла?
– Понимают. Но в них есть что-то от Верхакса… они, считая, что несут ответственность за наш покой, берут на себя меньший грех, не давая совершиться большему. Такова их мораль.
– Это неправильно! По крайней мере, мне так кажется…
– Мне тоже, сын мой. Ведь беря на себя это бремя, инквизиторы привыкают видеть зло даже там, где его нет. Там, где оно еще только может появиться… Или где его совсем немного.
– Но мы все грешны! Тогда, получается, что инквизиторы могут приговорить любого, даже не совершавшего преступлений? Ведь они этим уничтожают и добро, поселяя страх в души невиновных… Может быть они забыли… запутались в понятиях добра и зла?
– Инквизиторы так не считают. Но они не являются злом, мы тоже считаем, что эти их действия лишь заблуждение. Только вот их самих очень трудно убедить в этом.
– А монахи? Почему грешат они?
– Знаешь, есть такая поговорка: "запретный плод сладок". Монахи часто просто не задумываются о том, что творят, действуя лишь по воле желаний, не слыша голосов веры и разума. Они – как дети, забравшиеся в чужой огород.
– А как Вы возвращаете их на путь истинный?
– Мы помогаем им осознать свои ошибки и ждем, когда придет понимание. Но, иногда, в этот процесс вмешиваются инквизиторы. Я не ругаю их, порой они даже помогают вернуть заблудшего, но бывает и обратный эффект: наши дети продолжают грешить просто из чувства противоречия…
– Есть ли возможность распознать, какой из способов лучший для помощи?
– На мой взгляд, наказания редко помогают понять. Они, скорее, воспитывают страх… А страх наказания не является верой.
– Скажите, – спросил я во внезапном порыве. – А всех ли удается посвятить добру?
– Нет, сын мой. В том то и дело, что нет. Хотя, наверное, проблема тут не в них, а в нас. Мы ведь тоже несовершенны и часто сами не знаем, как вернуть души на путь истинный…
Донгель. Май 5374 года В другой раз я отправился попытать паладинов.
– Здравствуйте, можно с Вами поговорить? – учтиво спросил я, чтобы о моем намерении не догадались слишком рано.
– Разумеется. Сегодня мое дежурство, и пока других посетителей нет, я свободен.
К тому же я тоже не прочь посмеяться… над новым героем, – с улыбкой ответил паладин, откладывая в сторону какие-то бумаги.
– Простите?
– Ну, ты же пришел подколоть меня, разве нет? Присаживайся и начинай.
– Неправда! Почему ты так подумал? – я развалился в кресле.
– По ауре видно.
– А что еще ты видишь по этой ауре? – обиженно поинтересовался я.
– По этой – ничего особенного… Так зачем ты пришел?
– У меня есть вопрос, – я решил, что ему не удастся сбить меня с панталыку. – Разве паладинам не надо соответствовать своему имиджу? Хоть бы сами свою крышу починили, а то сплошное позорище…
– Крышу уже починили, это раз. А два, наши проблемы не твоего ума дело.
– Ага, значит помощь вам не нужна… А что тогда тут некоторые бегают, подаяние на паладинов собирают?
– Мы никогда не откажемся от помощи… Но ведь ты ее не предлагал, – паладин ехидно посмотрел на меня.
– И не предложу, хотя бы потому, что не уверен, что мои средства будут потрачены на дело!
– Много у тебя средств… – фыркнул тип.
– Ну уж побольше, чем у тебя!
Паладин рассмеялся:
– Малыш, ты хоть знаешь, сколько стоит обмундирование настоящего паладина? Ты такую сумму, наверное, никогда и в глаза-то не видел…
– Видел! Хотя бы сейчас, на тебе…
Воцарилось молчание.
– Знаешь что, – сказал я через несколько минут. – Что-то непохож ты на настоящего паладина, насколько я их знаю…
– А я еще не совсем настоящий. Точнее, настоящий, но не совсем истинный, я пока еще учусь.