Мариэтта Чудакова
Новые и новейшие работы, 2002–2011
Памяти Александра Чудакова
Издание осуществлено при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации
Оформление, макет Валерий Калныньш
© Чудакова Мариэтта Омаровна, наследники, 2022
© «Время», 2022
Немного об истории названия
Вместо предисловия
Самые известные работы Мариэтты Чудаковой связаны, несомненно, с творчеством Булгакова. Самые известные — но ведь не единственные же. Звучит странно, но Мариэтта Омаровна, как мне кажется, даже несколько ревниво относилась к своему «Жизнеописанию Михаила Булгакова», словно затенившему другие ее литературоведческие труды. Сдавая в 2006 году в издательство сборник статей, она сказала: «Я хочу назвать его „Новые работы“. Чтобы мои читатели понимали, что я не на диване лежала».
Книга вышла, имела отличную прессу и успех у читателей. М. О. продолжала интенсивно трудиться и вскоре у нее сложился новый том. Который, уже следуя традиции, она решила назвать «Новые и новейшие работы». Сразу поясню, что речь идет о работах 2002–2011 и даже более ранних годов. Но рукопись несколько лет пролежала в столе, М. О. ее придерживала, что-то добавляла, что-то изымала, многое перерабатывала… Когда наконец она определилась с составом, я предложил отказаться в названии от слова «новейшие», поскольку время прошло и уже опять написано много нового. «Это ничего, — рассмеялась М. О., — мы следующий сборник назовем „Наиновейшие работы“». Но до третьего тома, увы, не дошло.
«Военное» (июль 1941 г.) стихотворение Симонова «Жди меня» в литературном процессе советского времени
Первая публикация: НЛО. Вып. 58. М., 2002
1
«…Первым слушателем „Жди меня“ был <…> Кассиль. Он сказал мне, что стихотворение, в общем, хорошее, хотя немного похоже на заклинание»[1].
История писания и печатания такова.
27 июля 1941 года Симонов вернулся в Москву, пробыв не менее недели на Западном фронте — в Вязьме, под Ельней, близ горящего Дорогобужа. Он готовился к новой поездке на фронт от редакции «Красной звезды»; на подготовку машины для этой поездки нужна была неделя. «За эти семь дней, — вспоминал он, — кроме фронтовых баллад для газеты, я вдруг за один присест написал „Жди меня“, „Майор привез мальчишку на лафете“ и „Не сердитесь — к лучшему…“. Я ночевал на даче у Льва Кассиля в Переделкине и утром остался там, никуда не поехал. Сидел на даче один и писал стихи. Кругом были высокие сосны, много земляники, зеленая трава. Был жаркий летний день. И тишина. <…> На несколько часов даже захотелось забыть, что на свете есть война…»
«Так сказано в дневнике, — поясняет автор далее, добавляя: — наверно, в тот день больше, чем в другие, я думал не столько о войне, сколько о своей собственной судьбе на ней. <…> И вообще война, когда писались эти стихи, уже предчувствовалась долгой. „…Жди, когда снега метут…“ в тот жаркий июльский день было написано не для рифмы. Рифма, наверно, нашлась бы и другая…»[2] Далее — о первом слушателе Кассиле и его реакции.
Поздней осенью, уже в Северной армии, Симонов, «пожалуй, впервые», как он вспоминал, «читал еще не напечатанное „Жди меня“ целому десятку людей сразу. Гриша Зельма, подбивший меня там прочесть эти стихи, потом, во время нашей поездки, где бы мы ни были, снова и снова заставлял меня читать их то одним, то другим людям, потому что, по его словам, стихи эти для него самого были как лекарство от тоски (курсив наш. — М. Ч.) по уехавшей в эвакуацию жене»[3].
«Я считал, что эти стихи — мое личное дело…[4] Но потом, несколько месяцев спустя, когда мне пришлось быть на далеком севере и когда метели и непогода иногда заставляли просиживать сутками где-нибудь в землянке или в занесенном снегом бревенчатом домике, в эти часы, чтобы скоротать время, мне пришлось самым разным людям читать стихи[5]. И самые разные люди десятки раз при свете коптилки или ручного фонарика переписывали на клочке бумаги стихотворение „Жди меня“, которое, как мне раньше казалось, я написал только для одного человека. Именно этот факт, что люди переписывали это стихотворение, что оно доходило до их сердца, — и заставил меня через полгода напечатать его в газете»[6].
4
См. в письме к читателю в 1969 г.: «У стихотворения „Жди меня“ нет никакой особой истории. Просто я уехал на войну, а женщина, которую я любил, была на Урале, в тылу. И я написал ей письмо в стихах. Потом это письмо было напечатано в газете и стало стихотворением» (
5
Он читает и возвращаясь из фронтовых поездок в Москву, где живет в комнате в здании «Правды» — осенью и в начале зимы 1941 г. «Он был, тогда, что называется, на взлете, — вспоминает Б. Рунин. — Его фронтовыми корреспонденциями <…> зачитывались <…>. Успех сопутствовал ему во всем, разве что его несколько аффектированная на публику влюбленность в Серову еще не вызывала с ее стороны столь же нетерпеливого чувства. Мне особенно запомнилась одна из встреч в те дни. <…> Он с ходу затащил меня в свою правдинскую келью <…> удивил меня взволнованностью своей речи <…>. Костя был влюблен и <…> старался разбередить себя на некое эмоциональное неистовство. Ему действительно хотелось в тот вечер быть душевным, искренним, откровенным. <…> Он начал с того, что прочел мне вслух только что написанное и ставшее вскоре знаменитым „Жди меня“. <…> Под знаком этого стихотворения и прошел потом весь вечер. Серова была тогда в Свердловске. Там же, если не ошибаюсь, находился тогда на излечении раненый Рокоссовский, которому, по слухам, она оказывала какие-то знаки внимания. Костя ревновал и опять-таки, мне кажется, был рад хоть в какой-то мере испытать это вдруг приоткрывшееся ему чувство. <…> Как-то так получалось, что то и дело возвращались все-таки к теме „жди меня“ <…> пока в дверь не постучал правдинский киномеханик. Он пришел сказать товарищу Симонову, что фильм „Девушка с характером“ (где Серова играла главную роль) он раздобыл и может сейчас для товарища Симонова прокрутить <…> Костя не позвал меня с собой — он прямо сказал мне, что хочет смотреть картину в одиночестве. И в то же время он, по-моему, был доволен, что теперь от меня это станет известно людям» (
6
Цит. по: