— Это… Борис Алексеевич нас угостил…
— Да ну? — делано удивился Костя. — Молодец, папа! Щедрый человек. Ещё бы суп из пакетика предложил!
Лёва отдал купчую. Костя ногой толкнул чемодан в сторону Лёвы, а сам порвал купчую:
— Всё, сделка аннулирована! А теперь быстро говорите, придурки, где мой отец?
Не получив ответа, Костя скомандовал:
— А теперь вы дружненько покинете наш дом. Итак, слушай мою команду. Двигаться спиной вперёд. Да-да, все смотрят на меня, идут спиной вперёд. Руки на затылок. Ботинки в руки. И под мою команду — шагом марш! Раз-два, раз-два…
Непрошеные гости, пятясь, вышли из квартиры. Костя закрыл дверь, положил пистолет на стол и набрал Катин номер.
— Алло, я слушаю, говорите, — сказала Катя. — Алло, вас не слышно. Кто это? Лёша, это ты?
Костя молча положил трубку.
Следователь решил проверить посты. Он подошёл к двери у затопленного дока и поздоровался с дежурившим там милиционером:
— Приветствую! Как обстановка?
— Нормально всё, Григорий Тимофеевич, — ответил часовой.
— А ты чего такой сонный? Не выспался, что ли?
— Да нет, я как огурец, нормально, Григорий Тимофеевич.
— Точно? Ладно, Ты док проверил? — спросил Буряк.
— Сам док — нет. Но я территорию всю осмотрел — вдоль и поперёк. Теперь вот стерегу вход. Вы не беспокойтесь, Григорий Тимофеевич, всё в порядке тут!
— В порядке? А почему док изнутри не проверил? Поленился, что ли?
— А чего его проверять? Заперто же.
— Заперто, говоришь? А как заперто: изнутри или снаружи? — поинтересовался следователь.
— Я не знаю.
— Ладно, я сам проверю.
Смотритель слушал весь этот разговор и про себя ругался. Дверь ходила ходуном.
— Изнутри заперто, — сказал следователь.
— Гриша, ну чего ломиться, если заперто? Что за неуважение к чужой частной жизни? — прошипел смотритель.
В дверь перестали стучаться. Следователь осторожно спросил:
— Родь? Мишка?
Смотритель приник к двери:
— А там кто? Буряк? Гришка?
Следователь опешил от неожиданности.
— Всё, Мишка! Хана тебе пришла! — сказал он, придя в себя.
— Ой! Боюсь-боюсь… — заёрничал смотритель.
— Лучше отпирай дверь и сдавайся! — потребовал Буряк.
— Лучше — для кого? — поинтересовался смотритель.
— Для всех. И для тебя в первую очередь.
— Не понял. Переведи.
— Сдавайся. Или я буду стрелять через дверь, — завёлся следователь.
— Не стоит, Гриша.
— Это тебе не стоит препираться, Миша.
— Я серьёзно, Григорий Тимофеевич. Я бы на твоём месте этого не делал.
— Почему это, интересно?
— Потому что у меня здесь есть мина, — объяснил смотритель. — Небольшая, да удалая.
— Не бери меня на понт, — не поверил ему Буряк.
— Я серьёзен, как никогда. Рванёт так, что ни меня, ни тебя, ни паренька твоего сонного, который три часа меня здесь от вас, ментов, охранял, не будет…
— Ты что, угрожаешь?
— Ну что ты. Это ты мне угрожаешь, Гриша. А я только предупреждаю.
— Ладно, не буду стрелять, — согласился следователь.
Буряк отошёл подальше от двери и тихо сказал часовому:
— Беги за подмогой и сапёрами! Я его задержу.
После этого он вернулся к двери.
— Ты чего там затих, Буряк? — спросил его смотритель.
— Я здесь. Жду, когда ты выйдешь, Миша.
— Может, лучше вы к нам? — засмеялся Родь.
— Согласен. Открывай.
— Я пошутил.
— Я понял. Так что будем делать?
— Ты меня спрашиваешь? Ха! Я бы на твоём месте шёл обратно, чтобы не злить меня. И тебе будет спокойнее, и я грех на душу брать не стану.
— Тем более что у тебя грехов на душе предостаточно, — напомнил следователь.
Смотритель во время разговора раздумывал, как поступить со взрывчаткой. Он подложил её под дверь.
— Как там твой коллега-то поживает? Марукин? — спросил он у Буряка.
— Это, скорее, не мой коллега, а твой. Тоже мне, охотник за сокровищами из дурдома.
— Так ты что, Григорий Тимофеевич, его в дурдом упёк?
— Не я упёк, а он с нашими экспертами в дурачка играет. Хочет, чтобы его признали невменяемым.
— И ты веришь, что он невменяемый? Эх ты, Гриша, взрослый человек, а такой наивный.
— Не переживай, разберёмся. Лично я не верю, да и экспертиза покажет. Кстати, если ты помнишь, прикидываться Марукин научился у тебя. Помнишь, как ты сердечный приступ пытался изобразить?
— Ох, Гриша, сердечко-то у меня действительно ёкает. Как подумаю, что придётся взорвать здесь, всё к чёртовой матери, самому нехорошо делается.