Вот почему я так терпеливо сносила визиты миссис Бинни вместо того, чтобы последовать совету старика Адамса, а также Фреда Ферри, и дать ей хорошего пинка под зад. Естественно, они выражались фигурально. Старик Адамс, который учился с ней в школе, называл ее не иначе, как Старой Модой (ее имя было Мод). Старая Мода, сказал он, чистая язва; с тех пор как он ее знает, она всегда была язвой. А еще она была вдовой. Всегда ссылалась на это обстоятельство. Всегда говорила со мной о «женщинах в нашем положении» или о «женщинах нашего возраста», соблазняя меня последовать совету старика Адамса, ведь она была на добрых двадцать лет старше меня.
Но она, бесспорно, мучилась от одиночества. Вероятно, ей не хватало людей, которым она была бы нужна, — как и мне иногда, вот почему рот у меня разинулся, когда она однажды сообщила, что в деревне у нее есть ухажер.
— Интересная, значит, сплетня? — осведомился старик Адамс, как обычно проходя мимо в критический момент.
— Да… нет, — сумела я выдавить из себя, а миссис Бинни испепелила его взглядом. Интересная? Потрясающая! Только подумать, у миссис Бинни есть поклонник!
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Во всяком случае, таково было его толкование. В центре деревни располагался клуб «Дружеские руки» — живя в полутора милях оттуда, я имела довольно смутное представление о его деятельности, но объединял он людей в возрасте старше шестидесяти, хотя для пополнения числа своих членов охотно принимал вдов и вдовцов и моложе. После смерти Чарльза меня пригласили вступить в него, но мне казалось, что жизнь еще обещает мне нечто более увлекательное, чем ежемесячную общую встречу с мозольным оператором из местного оздоровительного центра или же ежегодную поездку в автобусе в Абедрин или Дургам, где экскурсантов размещали в опустевшем на лето студенческом общежитии и ежедневно таскали осматривать достопримечательности под руководством энтузиастов, которые неизменно становятся лидерами подобных организаций. А потому я уклонилась. Коттедж, кошки и пишущая машинка обеспечивали мне занятий с головой. Отдыхать я отправлялась в машине с прицепом, вечера старалась проводить дома — во всяком случае, зимние вечера, потому что, возвращаясь откуда-нибудь в темноте, я на повороте к воротам рисковала оказаться в ручье вместе с машиной.
А вот миссис Бинни не пропускала ничего, где можно было выпить чаю с сухариками и вдоволь посплетничать, а особенно, если происходило чаепитие в деревенском клубе, до которого от ее дома было рукой подать. Она присутствовала безмолвной зрительницей в первом ряду на собраниях старичья-дурачья, как выражался Фред Ферри, пока не вмешалась судьба, устроив кончину восьмидесятилетней дамы, которая аккомпанировала на рояле «получасу хорового пения», завершавшему каждую встречу. И когда никто не предложил своих услуг, к общему удивлению, миссис Бинни вызвалась быть аккомпаниаторшей и, к еще большему всеобщему удивлению, отлично справилась с этой обязанностью. Жена старика Адамса, тоже член клуба, держала меня в курсе обо всем, там происходящем, и сказала, что, насколько она помнит, Мод Бинни девочкой музыке не училась — разве что когда была в армии, однако играет хорошо. И «Салли», и «Иди до конца пути», «Серебряную нить в золоте»…
— А-а! — сказала я, вспомнив весенний вечер, когда я проходила мимо деревенского клуба, возвращаясь с заседания исторического общества в доме его председателя (мы обсуждали переиздание истории нашей деревни, составленной нами несколько лет назад), и вдруг услышала «Салли», которую наяривали на рояле так, что, казалось, звуки вот-вот пробьют крышу. Так вот в чем было дело! Люблю все знать: я ведь никак не могла понять, кто так гремит.
Как бы то ни было, выяснилось, что хоровым пением руководит мистер Тутинг, который несколько лет назад, уйдя на покой, переехал в деревню откуда-то из Центральной Англии. Затем его супруга скончалась, и мистер Тутинг, которого легко было узнать с любого расстояния благодаря низенькому росту, очкам, офицерским усам, крайне самодовольному виду и круглой шляпе из клетчатого твида, посвятил всю свою энергию местным делам. Он был самым активным из церковных старост, когда-либо помогавших нашему священнику, — всегда готов руководить пасхальным обрядом обхода приходских границ, возглавить комитет по починке органа или лично присмотреть за кровельщиками, чинящими крышу церкви. Он привозил лекарства из аптеки в соседней деревне всем старикам, которые опускали рецепты в особый ящик на почте, а также был секретарем клуба садоводов, клуба мальчиков и клуба «Дружеские руки», на собраниях которого он вел «полчаса хорового пения»; занимая позицию у рояля, взмахивал руками, словно стремясь силой воли поднять поющих к потолку, и сочным баритоном изображал запевалу.
По словам миссис Адамс, когда миссис Бинни в первый раз аккомпанировала хору, мистер Тутинг по окончании отвесил ей поклон и, взяв ее руку за кончики пальцев, будто они танцевали менуэт, представил ее присутствующим, которые, решив, что от них требуются аплодисменты, не поскупились на рукоплескания.
— А потом, — многозначительно добавила миссис Адамс, — он ей руку поцеловал.
Я просто увидела, как мистер Тутинг изобразил в миниатюре дирижера Лондонской филармонии по завершении какого-нибудь концерта для фортепьяно с оркестром.
— А миссис Бинни что? — осведомилась я.
— Покраснела как свекла и все свои зубы показала, — ответила миссис Адамс.
Я без труда представила себе и это. Улыбка миссис Бинни, к счастью редко озарявшая ее лицо, была плодом довольно давнего протезирования, и большинство людей тут же рисовали в своем воображении лошадь, нацеливающуюся кусаться.
Мистер Тутинг, все еще раскланивавшийся с залом, видимо, не заметил этой улыбки. И с этих пор всякий раз после «получаса» он выводил миссис Б. собрать жатву рукоплесканий, провожал до ее места в первом ряду, затем возвращался на эстраду зачитать объявления, после чего помогал ей надеть пальто и провожал до дома, который находился тут же в переулке (по дороге к его собственному дому), освещая путь электрическим фонариком. И конечно, по деревне пошли разговоры.
— Решила его захороводить.
— Спит и видит, как поселится в бунгало.
— В ихнюю брачную ночь раздавит его в лепешку, что твой паровой каток, — с деревенской непосредственностью предположил Фред Ферри, когда, случайно встретившись у почты, мы смотрели, как эта парочка идет по улице.
А шли они по улице вместе — дюжая миссис Бинни и низенький мистер Тутинг, — потому что она из-за занавески высмотрела, как он проходил мимо ее калитки, и успела его перехватить. Миссис Такер, которая живет напротив миссис Бинни и из-за собственной занавески ведет наблюдение за всем, что делается в деревне, сказала, что миссис Бинни никогда его не пропускает.
Поскольку миссис Бинни решила, что интересует его, то явно прилагала все усилия, чтобы ускорить дело. Для каковой цели, потряся деревню до самого основания и с такой же внезапностью, с какой села за рояль, она в один прекрасный день убрала шляпу горшком и бесформенное пальто, которые носила с незапамятных времен, и явилась — сначала на почту, а попозже в тот же день — и в долину, щеголяя летним платьем пикассовской расцветки и прической из фиолетовых кудряшек.
Когда она с некоторой неловкостью спускалась по склону, старик Адамс, беседовавший со мной у калитки, поперхнулся на полуслове и уставился на нее в непритворном изумлении.
— Черт, Мод, — сказал он, — ну, ты прямо гиацинт в ярмарочном пакете. Чего это ты с собой натворила?