Я заимствую эту надпись, под литерою «а», из «C.R. Lepsius Inscriptiones umbricae et oscae, 1841», где она изображена на табл.XXVII, № 44, а впоследствии в предисловии к тексту, стр. XI, в исправленном виде повторена. Mommsen, девять лет спустя, передает то же изображение на табл. VIII, № 4, но с замечательно измененными формами букв, изображенных мной под литерой b. Которая из двух вернее, можно только определить сравнением с оригиналом; впрочем, кажется, что Mommsen’oвo изображение вернее; потому что у него некоторые буквы имеют прицепочки, отсутствующие у Lepsius’a; между тем должно предположить, что копировщик скорее может что-либо пропустить по недосмотру, нежели прибавить от себя то, чего не находится в оригинале.
Сохраняющийся теперь в Museo Borbonico камень, имеющий три фута в длину, найден, по Gwarini, в Castel di Sango. Предположенное истолкование надписи: Pacullus Decius, Paculli filius, sua impensa, vel pecunia fecit, vel posuit - весьма далеко от истинного содержания, которое на славянском языке философски преломляет трость над ничтожеством и кратковременностью земной жизни. Надпись читается так:
1) В оригинале:
Почо дее, почо свiатъ?
Эй дiво! и пошедлъ.
2) По-русски:
Почто дела, почто и свет!
Подивился и пошёл.
Здесь должно заметить, что у Славян двоякое Д: твёрдое и мягкое; у племен, употребляющих латинский алфавит, они выражаются так: Д, Д’; в сродственном славянскому языку Санскрите имеется ещё более оттенков этой буквы, а именно: да, дха, джа, дзя и проч. В этрусском алфавите вовсе нет Д и его заменяет частью Ф, частью Т, которое, по требованию, мягко или твёрдо выговаривается. Оскийский алфавит имеет Д, которое пишется как обращённый назад латинский R и выговаривается как чистое Д; но в предлежащей надписи, в слове «диво», необходимое мягкое Д заменено по этрусскому обычаю буквой Т.
Изображение этой камеи заимствовано из Monfaucon, tab. LXXXI,
Главная сторона представляет стоящего Ориена с главою в лучах и с плеткою в руках, с надписью вокруг: MAP13OY. Продолжение надписи, без дальнейшего изображения, помещено на другой стороне: XEPOYBI. Если вместе читать, то выходит: Мартовой Херуви; по-русски: Мартовской (весенний) Херувим. По-польски:
Herub’marcowy (wiosenny). По-немецки: der Cherub des Friihlings (Marzmonats). Эта камея не относится, по моему мнению, к тому древнему времени, когда еще как в этрусских, так и в древнегреческих надписях М читался за С или Ш. Но если бы кто захотел принять М в прежнем его значении, то вместо «Мартовой» пришлось бы читать «шаровой»: Херувим шаровой, т.е. земного шара. Я считаю первое объяснение за правильнейшее особенно потому, что О перечеркнуто и, следовательно, представляет 2; хотя прочёркнутое О и встречается в келтиберских надписях.
Leonard Augustinus во 2-м издании 1694, сделанном Яковом Gronovius’oм, на табл. 36 и 37 поместил изображение этой двухсторонней камеи из лазуревого камня и говорит в объяснение таковой на стр. 64: «это непонятные магические черты (Characteres magici)». Ebermayr повторяет на табл. VIII, № 5 письменную или заднюю сторону камеи в уменьшенном виде и означает вместе с тем настоящую величину оригинала.
Главную сторону камня как не имеющую никакой надписи я здесь опишу без приложения рисунка.
Бородатый нагой человек (Phallo erecto.) - представляющий силу природы - стоит и, держа в правой руке жезл или копье, сверлит им сквозь свои лядвеи. Позади него находятся, подобно четырем крыльям либелл, четыре пальмовых листа, растянутые посредством трёх жезлов. Может быть, они действительно должны представлять крылья? В этом случае я напоминаю, что Sanchuniathon в 1-й книге 7-й главе, изображает Хроноса с четырьмя крыльями на плечах, каковой способ изображения сделан египетским Тааутос’ом (Гермесом). Назади у этой символической фигуры виден хлебный колос с двумя листьями как изображение плодородия помета. В левой руке он держит скорпиона и наступает ногами, снабженными небольшими крылышками, на змею, свившуюся в кольцо, внутри которого находятся саламандр, рак, птица и собака, изображающие четыре элемента: огонь, воду, воздух и землю. Augustinus, Gronovius и Ebermayer никак не могли истолковать этого, весьма ясно говорящего символического изображения.