Выбрать главу

Продавец копался. Электроника у него барахлила, что ли. По два раза возил считывающей трубкой по кодам, сопел.

— И пакет мне, — напомнил Андрей.

Парень нагнулся, полез за пакетом под стол, выставляя на обозрение шею и затылок. Поддавшись какому-то дикому импульсу, Андрей схватил со стола оставленный без присмотра маркер, сунул в карман. Ну и зачем? От дурацкой выходки заколотилось сердце.

«Был бы я настоящий грабитель, приложил бы тебя сейчас аккуратно по черепу…» — сердито подумал он.

— А джер вам не нужен? — спросил продавец из-под стола.

— Что? — опешил Андрей.

— Ну, джер.

Продавец вылез из-под стола, смотрел на Андрея честными глазами.

— Я смотрю, карточка у вас — с серой полосой… Распоряжение вышло, нас ознакомили всех. В общем, если нужно, есть полный комплект, цены умеренные, работаем круглосуточно.

Андрей засмеялся. Смех был горький. От него сразу заболело горло.

— Ты-то хоть знаешь, что это? — спросил он.

Парень заморгал.

— Психомаска? Ну, вроде видео. А что?

— Ничего, — усмехнулся Андрей. — Полный сервис у вас, да? Ну, давай мне третий джер. Третий. Не перепутай! И давай еще леденцы с медом, вон те, от горла.

На выходе его вдруг будто толкнуло. Андрей обернулся. Он чувствовал себя безмерно старым, тысячелетним, отягощенным опасной мудростью.

— Только сам не пробуй, пацан, — сказал он веско. — Поверь, тебе не надо.

— Леденцы? — обалдело спросил продавец.

На упаковке с котлетами было написано «С заботой о вас». Андрей со злостью разорвал пленку, сунул упаковку в мусорный кулек, едва сдержался, чтобы не вытряхнуть туда же котлеты. Ханжество какое! Заботятся, видите ли. С-суки! Обо мне персонально. Дрянная ложь повсюду, а мы делаем вид, что… ну, не то чтобы верим, но — приятно. Хочешь жрать? На вот котлетку, только для тебя, всего-навсего миллион штук таких произведено. Обкакался от счастья? На тебе памперс, самый лучший, индивидуальный — весь цивилизованный мир в такие же точно памперсы гадит. Хочешь быть Джером? Правильно, умничка, все хотят быть Джером… Вот тебе джер. Можешь сдохнуть в свое удовольствие. И попробуй только сказать, что о тебе не заботились!

Наверное, Сью права.

Эпоха муравейника. И коллективный пророк ее Джер…

До чего же всё бездарно и тошно, вокруг и внутри.

И не сбежать никуда.

Андрей включил микроволновку.

И зачем, зачем, во имя всего святого, он купил психомаску с третьим джером?

Решил ведь, бесповоротно и твердо, что остановится на втором. Говорите, никто не сумел спрыгнуть? Ну и пусть, а он сумеет. Да и ерунда это — не бывает такого, чтоб никто не смог. Статистика. Законы больших чисел здесь на его стороне. Хоть кто-то, да вывернется. Он уж точно сможет.

Андрей вдруг проникся уверенностью, что продавец перепутал и дал ему другой джер. Надо было еще в магазине глянуть, а не понты гонять.

Капсула психомаски лежала в пакете вместе с другими покупками. Как мило! Ужин одинокого джентльмена — котлеты, сигареты, сыр и джер. Ах да, еще коньяк надо из комнаты принести. Ну и какой же по номеру джер ему втюхали?

Джер-третий

Ему было неуютно. Может, все же не стоило мазать котлеты селедочным маслом? Джер прислушался к себе. Неуют гнездился не в желудке, но где-то по соседству. Что-то ворочалось там, в животе, — тяжелое, липкое, смутное.

Тревога? Страх? Тоска?

Чувство, которому он не мог подобрать названия, усиливалось.

Джер встал с табуретки. Захотелось движения, мышечного действия. Кухня была два шага в длину, полтора в ширину. Прочь отсюда, вон из квартиры! Он шагнул к двери.

Застыл.

Что-то мешало ему, не пускало на улицу.

Что?

Джер обернулся. Ничего. Только шевельнулась занавеска — там, где открыта форточка.

Мучительная тяжесть в животе нарастала. Горло сдавил спазм.

Джер взял со стола бутылку с остатками коньяка на донышке, сделал глоточек, облизнул горящие губы. Что-то висело в воздухе, нехорошее, тревожное, и это напряжение было родственно той недоброй твари, которая завелась внутри него. Джер снова обернулся. Ничего… Или что-то промелькнуло за дверью, в неосвещенном коридоре?

Он подошел к двери, остановился на пороге, вгляделся…

За спиной!

Джер отпрыгнул в сторону, разворачиваясь в прыжке. Прижался спиной к стене…

Никого. Он был один в кухне — убогой, тесной, словно клетка.

Джер прижался затылком к стене, пытаясь убрать ощущение чужого взгляда. Раздавить прилипший к затылку взгляд, как насекомое.

В животе у него громко забурчало. Тотчас, словно откликнувшись, что-то огромное заворчало вдали. Джер ощутил себя непрочным и тонким, как лист бумаги. Сейчас эти звери — тот, что внутри, и тот, что снаружи, — договорятся, внутренний вырвется вовне, и он станет ненужной, покинутой, пустой оболочкой, его сомнут, как пустую упаковку, и…

За окном громыхнуло — отчетливо и гораздо ближе.

Гроза?

Гроза!!!

Джер рассмеялся, не глядя хлопнул по выключателю, танцуя пересек кухню, отдернул занавеску. Ночь над домами была плотной, как сукно, без единой прорехи.

Вдруг небо на севере полыхнуло мертвенным ртутным серебром, и с запозданием пришел басовый рокот. Гроза приближалась.

Джер изваянием застыл у окна. Электрическое напряжение в атмосфере достигло максимума. Казалось, взмахни рукой — и услышишь треск. Но бесполезно было пытаться взмахнуть, оцепенение сковало мир. Строгими призраками замерли деревья под окном — ветки, еще не одетые листвой, были неподвижны. У Джера заколотилось в висках. Воздух, душный и густой, был непригоден для дыхания.

Вспышки следовали теперь одна за другой, рычание грома стало непрерывным.

Кто-то неслышно вошел в кухню.

У Джера волосы встали дыбом. Он хотел бежать отсюда, из тупика, клетки, ловушки. Он не мог обернуться. Если б окно было открыто, он бы, наверное, бросился вниз… Он замер, бездвижный, бездыханный, устремив отчаянный взгляд на север, откуда наползала гроза. Там, в отдалении, на фасаде скрытого мраком дома, горели два близко посаженных окна — словно глаза равнодушного хищника. Взгляд их уперся в Джера и не отпускал. И тот неведомый некто у Джера за спиной неотрывно смотрел ему в затылок.

Или они смотрели друг на друга? А Джер оказался нанизан на их взгляды, как сушеная рыбешка на леску, был прошит ими насквозь, словно лазерным лучом. Еще немного — и мозг его вскипит в скороварке черепа…

Порыв ветра ударил в окно. Взметнулись, затрещали ветки деревьев. Молния разорвала мир надвое — неровно, как мокрый картон. Долю мгновения в разрыв была видна слепящая изнанка реальности — и тотчас гром металлическим молотом обрушился Джеру на темечко, стремясь расплющить кощунственного свидетеля. Яростный дождь загрохотал по карнизу.

Джер закричал.

Он кричал и бил кулаком по подоконнику — а с той стороны бесилась гроза и швыряла в окно потоки воды, и слепила молниями, и громыхала, и деревья гнулись под ураганом.

Освобождение!

Джер рванулся прочь — из кухни, из квартиры; ткнул в кнопку лифта и, не дожидаясь железной коробки, слетел вниз по лестнице, сматывая с себя пролет за пролетом, как бинт с внезапно здорового тела.

Он остался под козырьком подъезда, и жадно нюхал дождь, и жадно смотрел, как рушатся сверху косые полотнища воды. Мгновенно возникшие лужи словно кипели, прошитые пулеметными очередями дождя. Почти нехотя Джер вынул из кармана маркер и провел на двери наискось несколько параллельных пунктирных линий — как пару строк в блокноте, просто чтоб не забыть. Его не влекло рисовать: непривычное чувство, но Джер принял его как данность. Почти не глядя, он поставил свой тэг — «G», «e», «R», звездочка-запятая в зените…

ДОЖДЬ!

Джер хотел видеть его, воспринимать, понимать; раствориться в понимании. Он мог бы говорить с дождем — но предпочел слушать.