— Но, — прервал ганимедца Орлофф, и в голосе его прозвучала смесь любопытства и ужаса, — как можно знать заранее, чем они окажутся вооружены?
— Никак нельзя. Поэтому-то и нужно собрать все, что у нас есть, и надеяться на лучшее. Но об одной вещи мы знаем наверняка. У них будут силовые поля. Иначе им не покинуть поверхности Юпитера. А если силовые поля будут у них, они должны быть и у нас, и как раз эту-то проблему мы и пытаемся решить. Обладание силовыми полями не гарантирует нам победы, но их отсутствие гарантирует поражение. Так что теперь вы знаете, для чего нам нужны деньги. Более того — мы хотим, чтобы Земля тоже взялась за дело. Нужно безотлагательно заняться разработкой новых вооружений и подчинить этому все прочие интересы. Вы понимаете меня?
Орлофф вскочил на ноги:
— Бирнем, я на вашей стороне — на все сто процентов. Вы можете рассчитывать на меня, я сделаю все, что в моих силах, когда вернусь в Вашингтон.
Его искренность не вызывала сомнений. Бирнем схватил протянутую руку и пожал ее. И как раз в этот момент дверь распахнулась и в нее влетел похожий на эльфа человечек.
Вновь прибывший заговорил быстро и отрывисто, обращаясь исключительно к Бирнему.
— Откуда ты взялся? Я пытался связаться с тобой, но твоя секретарша сказала, что ты ушел. А через пять минут после этого ты являешься сюда собственной персоной. Не понимаю. — Доктор Проссер начал лихорадочно рыться в своем столе.
Бирнем ухмыльнулся:
— Если ты переведешь дух, док, то сможешь поздороваться с комиссаром по делам колоний господином Орлоффом.
Доктор Эдвард Проссер повернулся на носке, как танцор, и дважды оглядел землянина с ног до головы.
— Новенький, да? Ну как, получим мы деньги? Пора бы. Мы уже давно работаем на аппаратуре, сметанной на живую нитку. А впрочем, деньги могут и не понадобиться. Там будет видно. — Он снова принялся рыться в столе.
Орлофф несколько растерялся, но Бирнем выразительно подмигнул ему, и землянин принялся рассматривать маленького доктора через свой монокль.
Проссер выхватил из одного из ящиков блокнот в черном кожаном переплете, уселся в вертящееся кресло и повернулся к остальным.
— Рад, что ты пришел, Бирнем, — пробормотал он, листая блокнот. — Хочу тебе кое-что показать. Комиссару Орлоффу тоже, конечно.
— Почему тебя так долго пришлось дожидаться? — требовательно спросил Бирнем. — Где ты был?
— Я был занят! Чертовски занят! Не спал три ночи. — Проссер поднял глаза на собеседника, и его пухлое личико засияло от удовольствия. — Неожиданно все встало на место — как в картинке-головоломке. Редкостное везение. Ну как тут не крутиться на полных оборотах.
— Вам удалось получить плотное силовое поле? — с внезапным интересом спросил Орлофф.
Проссер досадливо поморщился:
— Нет. Кое-что другое. Пойдемте покажу. — Он взглянул на часы и вскочил с кресла. — У нас есть полчаса. Пошли.
В коридоре за дверью ждала тележка с электромотором. Проссер возбужденно говорил, рывком направляя загудевший механизм в глубины станции:
— Теория! Теория! Чертовски важно! Ведь эмпирик — он что? Как возьмется за какое-то дело, так и будет до бесконечности ковыряться. Только жизнь зря проходит, ничего не получается — он тычется наугад. Настоящий ученый действует в соответствии с теорией. Пусть математика решает все проблемы. — Довольство собой переполняло Проссера.
Тележка остановилась на площадке перед огромными двойными дверями. Проссер выскочил и побежал вперед; остальные следовали за ним не столь поспешно.
— Сюда! Сюда! — Проссер распахнул дверь и повел своих спутников по коридору и узкой лесенке; вскоре они оказались на балконе, опоясывающем огромный зал этажа в три высотой. Орлофф узнал ощетинившийся стальными и стеклянными трубками эллипсоид — это был атомный реактор.
Поправив монокль, комиссар стал наблюдать за лихорадочной деятельностью в зале. Человек в наушниках на высоком стуле перед усеянной экранами приборов консолью взглянул вверх и помахал рукой. Проссер ухмыльнулся и помахал в ответ.
— Это здесь вы создаете силовое поле? — спросил Орлофф.
— Точно! Вы когда-нибудь видели, как это делается?
— Нет. — Комиссар смущенно улыбнулся. — Я даже не знаю, что это такое, за исключением того, что оно может служить противометеоритным экраном.
— Все очень просто. Элементарно просто. Материя состоит из атомов. Атомы удерживаются вместе силами взаимодействия. Теперь уберите атомы, оставьте только взаимодействие. Это и есть силовое поле.
Орлофф выглядел ошарашенным, и Бирнем хмыкнул и почесал ухо:
— Твое объяснение напоминает мне наш ганимедский способ подъема яйца на высоту мили: нужно найти гору точно такой высоты, положить на нее яйцо, а потом убрать гору, вот и все.
Комиссар по делам колоний расхохотался, а недовольный доктор Проссер надул губы:
— Прекрати. Это не шутка. Силовые поля очень важны. Мы должны быть готовы, когда придут юпитериане.
Неожиданное режущее уши гудение, раздавшееся снизу, заставило Проссера отскочить от перил балкона.
— Сюда, за защитный экран, — выкрикнул он. — Включается двадцатимиллиметровое поле. Сильная радиация.
Гудение почти прекратилось, и люди вышли на балкон снова. В зале, казалось, ничего не изменилось, но Проссер протянул руку над перилами и предложил:
— Попробуйте!
Орлофф осторожно вытянул палец, задохнулся от неожиданности и похлопал ладонью по чему-то невидимому. Ощущение было такое, словно касаешься очень упругой резины или преодолеваешь сопротивление пружины.
Бирнем попробовал тоже.
— Это лучше всего, что до сих пор получалось. — Он стал объяснять Орлоффу: — Двадцатимиллиметровое поле — это такое поле, которое способно при давлении в двадцать миллиметров ртутного столба изолировать вакуум от проникновения любых молекул.
Комиссар кивнул:
— Понятно: для того чтобы отгородиться от земной атмосферы, понадобилось бы семисотшестидесятимиллиметровое поле.
— Верно. Это было бы поле для давления в одну атмосферу. Ну как, Проссер, это именно то, что тебя так взволновало?
— Двадцатимиллиметровое поле? Конечно, нет. Я могу довести мощность до двухсот пятидесяти миллиметров, используя активированный пентасульфид ванадия. Но только это делать не стоит. Умелец-эмпирик именно так бы и поступил и разнес бы всю станцию на части. Настоящий ученый полагается на теорию и не торопится. — Проссер подмигнул Бирнему: — Мы теперь заняты тем, чтобы придать полю жесткость. Смотри!
— Нужно встать за экран?
— Теперь уже нет. Сильная радиация бывает только вначале.
Гудение снова усилилось, но не в такой степени, как раньше. Проссер что-то прокричал человеку за консолью, но получил в ответ только неопределенный жест. Затем оператор поднял вверх сжатый кулак, и Проссер возбужденно выкрикнул:
— Мы перевалили за пятьдесят миллиметров! Пощупайте теперь!
Орлофф протянул руку и с любопытством потыкал пальцем в пустоту. Резиновая преграда затвердела! Орлофф попытался захватить резиновую поверхность между большим и указательным пальцами — настолько совершенна была иллюзия, — но тут у него в руке не оказалось ничего, кроме не оказывающего никакого сопротивления воздуха.
Проссер нетерпеливо пощелкал языком:
— Под прямым углом к направлению поля никакого сопротивления не будет. Это же элементарная механика.
Человек за консолью снова начал жестикулировать. — Перевалило за семьдесят, — объяснил Проссер. — Теперь мы будем наращивать мощность медленно. Критическая точка — 83,42 миллиметра.
Он перегнулся через перила и тут же стал отталкивать Орлоффа и Бирнема к стене.
— Назад! Опасность! — Его голос перешел в вопль: — Берегись! Решетка реактора коробится!
Гудение перешло в хриплый рев. Человек у консоли лихорадочно вертел рукоятки. Красное свечение, исходящее из кварцевого окошка в центре реактора, приобрело угрожающую яркость.
Затем гудение на секунду смолкло и тут же возобновилось с невероятной силой. Воздушная волна швырнула Орлоффа к стене. Упавший рядом с ним Проссер вскочил на ноги. На лбу у него кровоточил порез.