— Здесь у меня никаких замечаний нет, — сказала Левиен через некоторое время. — Ваши диетологи, кажется, знают, что делают.
— Да, мальчик выглядит здоровым, — согласился Маннхейм. — но меня беспокоит его вынужденное одиночество.
— Вот-вот, — прощебетала Левиен. — Меня оно тоже крайне беспокоит.
— Достаточно плохо уже и то, что Тимми лишен родных для него внутриплеменных отношений — но то, что он лишен вообще всякого общества, внушает мне сильнейшую тревогу.
— А мое общество разве не в счет, мистер Маннхейм? — несколько резко осведомилась мисс Феллоуз. — Я, как вам известно, почти все время нахожусь при нем.
— Я имел в виду общество сверстников, с которыми он мог бы играть. Ведь этот эксперимент рассчитан на длительное время, доктор Хоскинс?
— Мы надеемся узнать от Тимми массу вещей о той эпохе, из которой он прибыл. И когда он станет лучше говорить по-английски — мисс Феллоуз уверяет, что он говорит уже довольно бегло, хотя и не все могут его понять..
— Другими словами, вы собираетесь продержать его здесь несколько лет, доктор Хоскинс? — уточнила Левиен.
— Да, возможно.
— И он так и будет прикован к этим комнатушкам? — подхватил Маннхейм — И лишен общества ровесников? Разве это жизнь для такого здорового, растущего мальчика, доктор Хоскинс?
Хоскинс переводил взгляд с одного на другую, затравленный и сбитый с толку.
— Мисс Феллоуз уже предлагала подыскать Тимми приятеля. Уверяю вас, мы совсем не намерены калечить Тимми ни эмоционально, ни еще как-нибудь.
Мисс Феллоуз удивленно посмотрела на Хоскинса. Да, она это предлагала, но тем дело и кончилось. Со времен их неоконченного разговора в столовой Хоскинс ни одним намеком не ответил на ее просьбу подыскать Тимми товарища. Он отмел эту идею как неосуществимую и вообще казался таким ошарашенным ею, что мисс Феллоуз опасалась заговорить об этом повторно. Да и Тимми пока что вполне обходился без компании. Однако его няня, заглядывая вперед, понимала, что Тимми быстро привыкает к современной жизни и скоро придется вновь поднять этот вопрос.
Теперь его поднял Маннхейм, за что мисс Феллоуз была ему безмерно благодарна. Детский адвокат абсолютно прав. Нельзя держать Тимми здесь в одиночку, словно обезьяну в клетке. Тимми не обезьяна. И даже горилла или шимпанзе не выдержит долго без общества себе подобных.
— Ну что ж, — сказал Маннхейм, — если вы уже задумывались над этим, хотелось бы знать, что предпринято вами в этом направлении. — Его тон стал чуть менее дружелюбным, чем раньше.
— Что касается доставки сюда второго неандертальца, — заволновался Хоскинс, — как предложила поначалу мисс Феллоуз, то должен вам сказать, что мы просто не намерены…
— Второй неандерталец? Нет-нет, доктор Хоскинс. Мы этого вовсе не желаем.
— Достаточно и того, что один уже сидит у вас здесь, — сказала Левиен. — Второй пленник только усугубит проблему.
Хоскинс бросил на нее злобный взгляд. По лицу у него струился пот.
— Я же сказал, что мы не намерены доставлять сюда второго неандертальца, — процедил он сквозь зубы. — Мы никогда даже не обсуждали этот вопрос. Ни разу! На то есть целая дюжина разных причин. Когда мисс Феллоуз впервые заговорила об этом, я сказал ей…
Маннхейм и Левиен переглянулись, обеспокоенные внезапной вспышкой Хоскинса. Даже Тимми немного заволновался и покрепче прижался к мисс Феллоуз в поисках защиты.
— Мы все согласны, доктор Хоскинс, — спокойно сказал Маннхейм, — что второй неандерталец — идея неудачная, и никто на этом не настаивает. Мы просто хотели выяснить, нельзя ли подобрать Тимми в друзья… как бы это сказать? Не «человеческое дитя», ведь Тимми тоже человек. Современного ребенка. Нашего маленького современника.
— Ребенка, который мог бы посещать Тимми регулярно, — добавила Левиен, — и стимулировать его дальнейшую социокультурную ассимиляцию, которую мы все признаем необходимой.
— Минутку, — рявкнул Хоскинс. — Какую такую ассимиляцию? По-вашему, Тимми в будущем поселится в уютном пригороде? Получит американское гражданство? Начнет ходить в церковь, обретет положение в обществе, женится? Позвольте вам напомнить, что это дитя столь отдаленной эпохи, которую даже варварской нельзя назвать, — дитя каменного века, член общества, которое вы сами, доктор Левиен, довольно точно определили как чуждое нам. И вы полагаете, что он станет…
— Дело не в гипотетическом будущем гражданстве Тимми, — невозмутимо прервала Левиен, — и не в том, будет ли он посещать церковь. Не нужно прибегать к reductio ad absurdum[4], доктор Хоскинс. Тимми еще ребенок, и нас с мистером Маннхеймом волнует, каким будет его детство. Условия, в которых он содержится теперь, неприемлемы. Я уверена, что они считались бы неприемлемыми и в том обществе, откуда происходит Тимми, каким бы чуждым в других отношениях оно нам ни было. Любое известное нам человеческое общество, как бы ни отличались его парадигмы и параметры от наших, обеспечивало своим детям оптимальное вхождение в свою социальную матрицу. Мы не можем считать, что жизнь, которую сейчас ведет Тимми, обеспечивает ему вхождение в социальную матрицу.
— В переводе на язык, понятный простому физику, — раздраженно сказал Хоскинс, — это, очевидно, означает, доктор Левиен, что Тимми, по вашему мнению, нужен товарищ.
— Не «по моему мнению». Просто нужен.
— Боюсь, что мы твердо убеждены в том, что мальчику необходимо детское общество, — сказал Маннхейм — не столь воинственно, как Левиен.
— Твердо убеждены, — уныло повторил Хоскинс.
— Это лишь первый необходимейший шаг, — сказала Левиен. — Не думайте, будто мы намерены считать долгое заточение ребенка в нашей эре приемлемым или допустимым. Но в данный момент мы согласны отложить другие наши первостепенные требования и разрешить вам продолжать эксперимент — не так ли, мистер Маннхейм?
— Разрешить?! — вскричал Хоскинс.
— С условием, — безмятежно продолжала Левиен, — что Тимми предоставят возможность регулярного здорового контакта с детьми его возрастной группы.
Хоскинс посмотрел на мисс Феллоуз в поисках заступничества, но она ничем не могла ему помочь.
— Я вынуждена с этим согласиться, доктор Хоскинс, — сказала она, чувствуя себя предательницей. — Я и сама все время так думала, а теперь вопрос стоит особенно остро. Мальчик очень хорошо развивается, но вскоре жизнь в социальном вакууме начнет вредно сказываться на нем. И если нельзя ожидать поступления детей его собственного подвида…
«И ты, Брут!» — сказал ей взгляд Хоскинса.
Наступила минутная тишина. Тимми, которого все больше беспокоил шумный спор, еще теснее прижался к мисс Феллоуз.
— Таковы ваши условия, мистер Маннхейм? Доктор Левиен? — спросил наконец Хоскинс. — Товарищ для Тимми — или вы напустите на меня орды протестующих граждан?
— Мы вам не угрожаем, доктор Хоскинс. Но даже вашей мисс Феллоуз ясно, что наши рекомендации следует удовлетворить.
— Так-так. И вы думаете, что так просто будет найти людей, которые охотно отпустят своих малых детей играть с мальчиком-неандертальцем? После всех измышлений о диких, злобных и примитивных пещерных людях, которые сейчас в ходу?
— Ну, это не более трудно, чем доставить маленького неандертальца в двадцать первый век, — сказал Маннхейм. — Мне думается, даже намного легче.
— Могу себе представить, что скажет на это наш совет. Одна только страховка — если и найдется такой сумасшедший, что пустит своего ребенка в стасисный пузырь к Тимми…
— Тимми совсем не выглядит свирепым, — сказал Маннхейм. — На мой взгляд, он славный мальчик. Что скажете, мисс Феллоуз?
— Мисс Феллоуз уже дала понять, — с ехидной сладостью ввернула Левиен, — что Тимми следует считать полноценным человеком, который лишь несколько отличается от нас в физическом плане.