Эндрю заметил, что его интересует вопрос, что для него самого значило бы иметь родителей, но единственно, что он смог вообразить, — это туманное видение группы роботов, которые собирают его тело из разрозненных частей на фабрике. А еще — что бы это значило иметь собственного ребенка? Но самое большее, что он мог себе представить, — это стол или шкаф, сделанные его собственными руками.
Но у людей родители не имели ничего общего с группой роботов-сборщиков, а дети совсем не походили на столы или шкафы. Он заблуждался.
Это было тайной для него. И останется тайной навсегда. Он не человек, и откуда же ему знать, что такое семейные связи?
Потом Эндрю подумал о Маленькой Мисс, о Джордже, Поле, и даже о вспыльчивом старом Сэре, и о том, что они значили для него. И понял, что и он — одно из звеньев семейной цепи, в конце-то концов, хотя у него и не было родителей и никогда не будет детей. Мартины взяли его к себе и сделали его членом семьи. Он действительно был Мартином. Да, Мартином-приемышем, но мог ли он надеяться на что-либо лучшее? А сколько людей было вокруг, которые не испытали счастья принадлежать к такой любящей семье! Так что, если хорошенько подумать, ему здорово повезло. Оставаясь всего лишь роботом, он узнал прочность и непрерывность семейной жизни, он испытал ее тепло, он испытал любовь.
Но теперь все, кого он любил, ушли. И в этом были сразу и горестное чувство, и чувство освобождения. Для него цепь распалась, и никакими силами ее не восстановить. Но теперь, по крайней мере, он мог делать все, что пожелает, не страшась огорчить близких ему людей. Со смертью правнука Сэра Эндрю почувствовал себя вправе продолжить осуществление своего плана по дальнейшему совершенствованию своего андроидного тела. Отчасти это было утешением в его печали.
И тем не менее он был совершенно одинок в этом мире, или так ему казалось, и не из-за того, что его позитронный мозг размещался в единственном андроидном теле, а потому, что он ни с кем не был связан. И весь этот мир имел все основания враждебно относиться к его домогательствам. И тем больше оснований, считал Эндрю, было у него для того, чтобы продолжать двигаться в том направлении, которое он избрал давно и которое, как он надеялся, обеспечит ему неуязвимость в мире, куда его без его на то согласия так безразлично закинули давным-давно.
Но в действительности Эндрю вовсе не был так одинок, как ему казалось. Мужчины и женщины умирают, но корпорации, как и роботы, продолжают существовать; функционировала и юридическая фирма «Файнголд энд Чарни», хотя ни Файнголдов, ни Чарни не было в живых. У фирмы были свои принципы, и она безупречно и без всяких сантиментов следовала им. Благодаря вложению своих денег в трастовую компанию и доходам, которые фирма выплачивала ему, как наследнику Пола Чарни, Эндрю был по-прежнему богат. Это позволяло ему вносить весьма значительный годовой гонорар в кассу «Файнголд энд Чарни» и таким образом постоянно пользоваться их услугами по части юриспруденции, если того требовали его исследования, в частности, его работа с метаболической камерой.
В связи с этим настал момент для нового визита Эндрю к руководству «Ю. С. Роботс энд Мекэникл Мен».
В третий раз за всю свою долгую жизнь должен был Эндрю встретиться лицом к лицу с руководящими администраторами мощной корпорации по производству роботов. В первый раз, еще во времена Мервина Менски, сам Менски и управляющий Эллиот Смайт прибыли в Калифорнию посмотреть на него. Но это было, когда еще был жив Сэр, и величественный старый Сэр мог приказать даже Смайтам и Робертсонам приехать к нему. В следующий раз, позднее, уже Эндрю с Полом пришлось совершить путешествие, чтобы увидеться со Смайт-Робертсоном в его офисе и уладить вопрос о пересадке мозга Эндрю в андроидное тело.
Теперь совсем один Эндрю должен был отправиться на Восток во второй раз. Но теперь его лицо и тело — пусть не внутренние органы — полностью совпадали с человеческими.
«Ю. С. Роботс» сильно изменилась со времени последнего визита Эндрю. Как и все остальные индустриальные предприятия, свои основные производственные мощности корпорация вынесла в космос на большие космические станции. На Земле остался только центр научных исследований, который расположился в прелестном большом парке с просторными зелеными лужайками и могучими деревьями с густыми и раскидистыми кронами.
Да и вся Земля с давно устойчивым населением в миллиард человек, плюс примерно столько же роботов, стала почти повсеместно похожа на парк. Ужасное разрушение среды обитания, постигшее Землю в первые, нездоровые века промышленной революции, в основном осталось тяжелым воспоминанием. Грехи прошлого не были забыты, но жителям обновленной Земли они представлялись нереальными, и с каждым новым поколением люди все с большим трудом верили, что когда-то давно их предки были готовы совершать эти чудовищные и, несомненно, самоубийственные преступления против собственной планеты. А ныне, когда промышленность в основном была переброшена в космос, а людей, оставшихся на Земле, обслуживали экологически безопасные роботы, в игру вступили естественные восстановительные силы природы, и моря стали опять чистыми, прозрачными, небеса — ясными, на месте грязных, насквозь продымленных городов вновь поднялись зеленые леса.
Когда Эндрю приземлился на взлетно-посадочной площадке «Ю. С. Роботс», его приветствовал робот. У него было пустое, плоское, абсолютно невыразительное лицо с красными фотоэлектрическими глазами. Как было известно Эндрю, едва ли тридцать процентов роботов на Земле были наделены собственным мозгом, а этот, судя по всему, был пустышкой, безмозглой металлической куклой, управляемой неподвижным позитронным мыслящим агрегатом, расположенным где-то в глубинах комплекса «Ю. С. Роботс».
— Я Эндрю Мартин, — сказал Эндрю. — У меня назначена встреча с директором Центра Магдеску.
— Да. Следуйте за мной.
Безжизненный. Безмозглый. Просто машина. Вещь.
Робот-привратник быстро провел Эндрю по мощеной тропе, плиты которой сверкали изнутри кристаллическими блестками, к ярко освещенной спирали-аппарели и дальше, в многоуровневое здание, покрытое блестящим переливчатым прозрачным куполом. Эндрю, который мало был знаком с современной архитектурой, сооружение показалось чем-то сказочным — легкое, мерцающее, полное воздуха, какое-то нереальное видение.
Его оставили в просторной овальной комнате, устланной светящимся синтетическим материалом, который, куда бы ни ступила нога Эндрю, откликался нежной, приятной музыкальной мелодией. Он заметил, что, когда он шел по прямой, свет был бледно-розовый, а в мелодии звучали стаккато, а когда он шел параллельно стене, свет становился голубым, а мелодия походила на шорох ветра. Он задумался: имеет ли это какой-то смысл, и решил, что не имеет: просто украшение, декоративная завитушка. Эндрю догадывался, что в нынешнюю тихую, безмятежную эру подобные прелестные, но совершенно лишенные смысла декоративные приемы были общеприняты.
— Ах, наконец-то, Эндрю Мартин, — произнес довольно низкий голос.
Небольшого роста коренастый человек появился в комнате, как будто по мановению волшебной палочки возник прямо из светящегося ковра. У незнакомца были темные волосы и темное же лицо, короткая острая бородка, казавшаяся лакированной; согласно моде, выше пояса он носил только перевязь. Тело Эндрю было прикрыто более основательно. Он, как и Джордж Чарни, предпочитал стиль «дрэпери», считая, что мягко ниспадающие складки одежды надежнее скроют ту некоторую неуклюжесть движений, которая, как он считал, ему присуща, и хотя этот стиль вышел из моды уже несколько десятилетий назад, а Эндрю двигался так же легко и грациозно, как любой человек, он остался верен своей привычке одеваться так.
— Доктор Магдеску? — спросил Эндрю.
— Он самый. Он самый.
Элвин Магдеску держался на расстоянии примерно двух метров от Эндрю и рассматривал его с нескрываемым восторгом, как если бы Эндрю был музейным экспонатом.