У православных священников еще больше получалось, что она виновата во всем. Ведь она женщина! Женщина должна слушаться мужа, подчиняться. А как она относилась к Марку? В общем, явно не так, как надо.
У Даны все было просто.
-- Ха, а чего ты хочешь? Мужик будет по две-три недели жить всухую? Это мы, женщины, еще более-менее можем терпеть, а они... У вас же семьи толком нет из-за твоих отлучек. У нас с Дэймом, конечно, не лучше... Но чего ты хочешь? Смирись. Он и так много для тебя делает.
Дана была права. Марк знал, конечно, что женится на гэйне, и что все возможно. А если бы ее искалечило, например -- до конца дней ухаживать... Но ведь на Триму она завербовалась сама, по доброй воле. Служила бы в патрульной части -- виделись бы постоянно, жила бы дома.
Но с другой стороны -- многие так работают. И живут. Кому-то надо работать и на Триме. Почему не ей?
Ивик долго мучилась. Работу свою она любила, очень любила. Родина, долг к тому же. Это для нее не пустые слова. Но с другой стороны -- семья. Тоже долг. С третьей стороны, уже поздно что-то менять, надо было раньше думать. С четвертой -- может быть, если она хоть сейчас пожертвует собой -- можно будет что-то спасти, да хотя бы просто принести это как жертву в искупление... Ивик подала рапорт о переводе на Дейтрос.
Начальство рапорт отклонило. Она нужна на Триме. Ивик где-то внутренне вздохнула с облегчением (с ее опытом, образованием -- и снова в обычный, скучный патруль?!) Где-то слегка озлилась на государство -- никакой свободы личности...
Кто-то посоветовал Ивик самой читать побольше духовной литературы -- но и в литературе ничего полезного не нашлось. Ивик как-то вцепилась в книжку про святую Монику, мать Августина, из триманских отцов. Там, показалось ей, есть ответ. Про отношение к мужу. К мужу надо относиться так, как будто он -- господин, а ты -- рабыня. Служить, угождать во всем...
(Молиться -- само собой. Все советовали молиться. Книги тоже. Ивик и молилась, притом очень много. Она даже паломничество совершила довольно тяжелое, пешком по Медиане, в Килн, на место гибели святого хойта Чейна. Но и молитвы так и не помогали -- ничего не менялось)
Ивик пыталась относиться к Марку "как рабыня". Но ничего не изменилось. Она и так всегда старалась жить для него -- когда была рядом. Как и он -- раньше -- для нее. Она и раньше готовила то, что он любит, делала сюрпризы и старалась угадывать все желания. Она и раньше не спорила с ним и не настаивала на чем-то -- на чем настаивать было? Что изменилось? Сознание того, что "он господин"? Всего лишь неприятный оттенок мазохизма. Марк никаких ее потуг не заметил. Он никогда не собирался быть "господином".
Ивик все больше казалось, что ее затягивают в невидимый омут. Склок, неприязни, мелочных обид, непонятной собственной вины, непонятных ошибок и полной невозможности исправить положение, исправиться самой...
На Триме она жила иначе -- надо было выполнять свои обязанности, охранять и направлять подопечных, выполнять поручения командования. Временами она "отрывалась" - начинала что-то писать. Творчество тогда доставляло болезненное оглушающее наслаждение -- она переливала на бумагу свою боль. Но результаты не радовали. Книга о Рейте и Кларене иль Шанти - "Господь живых" - уже вышла, и уже даже стала известной, но Ивик чувствовала, что больше ей не подняться на такую высоту. Какая высота? Петли боли захлестывали ее, не давали пошевелиться, не давали поднять голову, и все, что она могла написать -- о боли, о чувстве вины. Кому это нужно?
Более того, она чувствовала себя виноватой, что пишет, что тратит время на писание, в то время как должна непрестанно молиться...
И все же на Триме она вынуждена была прекращать вечное покаяние и молитвы, становиться собой -- опытным офицером, куратором-психологом, гэйной. А потом возвращалась домой, она по-прежнему возвращалась, почти каждую неделю теперь, и тот же самый паровой каток снова проходился по ней, и она была раздавлена, растерзана, и в мозгу шизофренически циркулировали одни и те же мысли: все плохо -она во всем виновата -- надо больше молиться -- она молится -- но все равно все плохо -- значит, она молится неправильно и все равно во всем виновата...
Тогда Ивик совершила новое путешествие в Лайс, в монастырь к хойта, когда-то мудрыми словами изменившему ее жизнь. Аллин был необычным хойта. Не похож на других. Яркий, талантливый, красивый. Не такой мужской красотой, как Кельм, например, или Дэйм. Аллин был -- как мальчик, как вечный юноша, с огромными сияющими глазами, сквозь которые, мнилось, глядела Вечность. Забавный, легкий, с птичьим голосом и повадками птицы. Он был, думалось ей, Божий человек. Его хотелось увидеть снова. И может быть, как тогда он сказал нечто мудрое, изменившее ее взгляды на жизнь, так и теперь поможет?