Не станут ли всех нас в один прекрасный день рассматривать с точки зрения нашей пригодности к профессии космонавта?
О какой свободе можно будет в таком случае говорить?
Как видите, я не позволяю себе напрямик затронуть важнейшие темы ваших ученых споров.
Я осмелился только — притом не слишком всерьез — бросить взгляд со стороны, пусть даже с известным преувеличением, на этого самого человека XX века, которого вы собираетесь тщательно анализировать.
Не предвосхищая ваших выводов, выскажу только уверенность в том, что вы, во всяком случае, еще раз выразите свое доверие к нему, как поступали по отношению к своим современникам ваши предшественники с тех самых пор, как появились люди, считающие своим долгом сделать существование себе подобных немного менее мучительным, немного более достойным.
Быть может, слишком преуспев в своем труде, вы породили новые проблемы?
Ну что ж, если так — вы опять впряжетесь в работу, памятуя, что высшая доблесть не в том, чтобы преуспеть, а в том, чтобы снова и снова возобновлять попытки.
Шестьдесят четвертая статья[151] (перевод Е. Боевской)
Это статья Уголовного кодекса, рассматривающая случаи, когда ответственность преступника ограниченна или даже сводится к нулю.
Вот ее точный текст: «Преступление не имеет места в случае, если подсудимый действовал в состоянии невменяемости или под влиянием силы, которой он был не в состоянии воспротивиться».
Быть может, все это годилось во времена Наполеона (Уголовный кодекс датируется 1810 годом), но уж в наши дни…
В наши дни мы располагаем куда более обширными научными знаниями в области человеческой психологии. Наибольших успехов за последние сто лет медицина достигла именно в сфере психиатрии. Мы ушли далеко вперед от Шарко[152]. Подумать только, до него курс психиатрии вообще не читался! Были профессора неврологии, а психиатрия рассматривалась как фантазия, ненаучная дисциплина!
Широкая публика очень мало еще разбирается в таких вещах, но, как только это ее затрагивает, она сразу же начинает понимать: что-то тут не так. Едва разыгралась драма в Сеста[153], и наутро уже вся Франция почувствовала, что с правосудием у нее не все ладно.
Вернемся к этой самой 64-й статье:
«Преступление не имеет места, если подсудимый действовал в состоянии невменяемости…»
Когда в суд приглашают психиатра, который обследовал обвиняемого, и задают ему вопрос о невменяемости, что он может ответить? Ни один психиатр в мире не в состоянии дать точный ответ, потому что не знает, в каком состоянии был человек в момент совершения действия. Возможно, он находился в состоянии временного помешательства, возможно, действовал хладнокровно.
Вдобавок, такой вопрос ставится, как правило, спустя год или два после того, как преступление совершилось.
Следовательно, вопрос этот по сути своей антинаучен.
Еще хуже обстоит дело с продолжением статьи:
«…Или под влиянием силы, которой он был не в состоянии воспротивиться…»
Не растолкуете ли вы мне, что это за сила такая, которой невозможно воспротивиться?
Как поступают в этом случае психиатры? Им хорошо известно, что суду, для того чтобы признать наличие смягчающих обстоятельств, необходим психический изъян или нарушение. Раньше, к примеру, считалось, что эпилепсия — предпосылка к психическому расстройству. Теперь мы прекрасно знаем, что эпилептик может обладать как телесным, так и психическим здоровьем, а также, что, для того чтобы избегнуть ответственности, вовсе не обязательно обладать физическим изъяном!
Эта шестьдесят четвертая статья — коварная штука!
Сумасшедший, который год назад убил проститутку, был приговорен к семи годам тюрьмы.
Поразительней всего то, что председатель суда со всей откровенностью объявил: преступника придется отправить в тюрьму только за неимением более подходящего заведения.
Во Франции нет исправительных заведений, предназначенных для лиц с ограниченной ответственностью, которых все же нет необходимости держать под замком всю жизнь. В других странах имеется конкретный опыт, там существуют психиатрические лечебницы, в той или иной степени находящиеся под охраной полиции, но по сути являющиеся медицинскими учреждениями: такие заведения вполне себя оправдывают.
Ж. Граван, профессор криминологии Медицинского факультета в Женеве и одновременно председатель кассационного суда (во Франции такое сочетание покажется немыслимым), возглавляющий также самое передовое в Европе или даже во всем мире Криминологическое общество, заметил во время беседы за «круглым столом», в которой я недавно принимал участие, что швейцарский Уголовный кодекс создан на куда более широкой биопсихологической основе, чем французский, и является значительно более передовым; при этом он добавил: «Во Франции, где Уголовному кодексу более ста пятидесяти лет, судья находится в плену сугубо теоретического понятия ответственности».
Я хорошо знаю криминологов. Все они точно так же, как я, убеждены, что лет через двадцать пять суды в нашем нынешнем виде исчезнут. Их заменят комиссии, в которые войдут медики, социологи, психологи, психиатры и т. д., которые будут изучать человека. Возможно, туда войдет и представитель министерства юстиции. Эти судьи и станут решать, следует ли отправить такого-то в исправительное заведение или препоручить его заботам врача.
Несколько лет назад, когда в Англии появились первые работы о дополнительной У-хромосоме, обнаруженной у правонарушителей, можно было предвидеть, какое влияние на уголовное право будет иметь это открытие.
Недавно мы обсуждали эту проблему в беседе за «круглым столом» на швейцарском телевидении. Эта У-хромосома доказывает, что могут существовать неизвестные физические элементы, которые полностью определяют поведение человека. Она указывает на склонность если не к преступлению, то к асоциальному поведению.
Впрочем, те, у кого есть эта дополнительная хромосома, вовсе не обязательно становятся убийцами — почти все они с детства совершают всякие мелкие кражи, воруют на улицах с лотков и вообще занимаются жульничеством. Правда, некоторые из них на этом останавливаются. Но начинают они с примитивных правонарушений.
Все же я думаю, что в области биохимии генов и от этого зла будет придумано лекарство. Достаточно вспомнить, что ныне существуют терапевтические методы лечения многих заболеваний, слывших в свое время неизлечимыми, но теперь побежденных усилиями медицины.
В ходе прискорбного дела, разыгравшегося в Сеста, французы судили правосудие. Прежде всего, однако, следовало бы лишить прессу и радиовещание права обсуждать поведение человека, над которым еще не было суда. В этой истории больше всего заметна роль радио, взбудоражившего умы! Этого человека объявили «безжалостным Фурке» — точь-в-точь как недавно, когда сам министр не постеснялся разглагольствовать по телевидению о «Версальском чудовище». Тогда речь шла о пятнадцатилетнем мальчишке, которого все психиатры признали невменяемым: не случайно против него не стали возбуждать дело, а просто поместили в исправительное заведение. Но мы слышали, как господин Фуше на всю Францию вещал об «этом чудовище»! С каких пор у кого бы то ни было, даже у министра, появилось право объявлять человека виновным до того, как вина его признана судом?
Если бы такое позволила себе какая-нибудь газета в Англии, ей пришлось бы уплатить колоссальную компенсацию, не говоря уж о штрафе!
Пока суд не вынес решения, никого нельзя считать «чудовищем»; да и вообще, слово это не употребит ни один ученый и ни один человек, хоть сколько-нибудь разбирающийся в юстиции и психологии. Это вопиющее нарушение всех и всяческих правил!
А эта пятнадцатидневная осада! Все знали, что у Фурке есть радио, и тем не менее по радио преспокойно рассуждали о его деле: «Его непременно сцапают! Его уморят голодом!» Что может быть омерзительнее? Почему не нашлось никого, кто сказал бы: «Замолчите, пришлите к нему психиатра!» Здесь требовался не офицер жандармерии!
151
Опубликовано в журнале «Ле Крапуйо», Париж, 1969. Перевод сделан по журналу, на русском языке публикуется впервые.
152
Шарко Жан Мартен (1825–1893) — французский врач, один из основоположников невропатологии и психотерапии.
153
Драма в Сеста — драма, происшедшая в небольшом поселке Сеста в 18 км от г. Бордо в 1968 г. Некто А. Фурке, водитель бульдозера, после расторжения брака, по условиям которого трое детей должны были остаться у его бывшей жены, забаррикадировался в своем доме с двумя детьми, желая сохранить их за собой. В течение нескольких дней Фурке выдерживал осаду наряда полиции. Когда было принято решение взять его дом штурмом, Фурке застрелил детей и застрелился сам.