Тон писем Наполеона к Maрии-Луизе один и тот же: ласковый, заботливый и очень нежный. Пожалуй, наиболее нежные письма императора — первые, те, в которых он ее еще называет то «Ма Cousine», то «Ма Sœur», то «Madame ma Sœur», то просто «Madame». Счастливый жених рассыпается в выражениях страстной любви к женщине, которой он отроду в глаза не видел: отныне вся его жизнь будет посвящена Марии-Луизе; он думает только о ней, любовь к ней навсегда запечатлена в его сердце; как бы он хотел быть на месте ее пажа, который на коленях может засвидетельствовать ей свое поклонение! (буквально — письмо от 24 марта 1810 г.). По-видимому, он совершенно не думает о том, что пишет, — не всё ли равно? Читателю порою кажется, что Наполеон насмехается. В одном из писем (от 10-го марта) он говорит 18-летней «Autrichienne»: «Вы будете нежной матерью для французов. В них вы найдете нежно любящих вас детей». Через три года, при историческом свидании с Меттернихом, он скажет: «Я сделал большую глупость, женившись на австрийской эрцгерцогине».
Думаю, что о безумной влюбленности Наполеона говорить никак не приходится. Но, по-видимому, он относился к жене с ласковым, благодушным чувством, которое может быть, при желании, названо любовью. Он был немолод, его всегда прельщал семейный быт, — по крайней мере, в теории. Мария-Луиза не отличалась особенной красотой, — но Наполеону принадлежали самые красивые женщины мира; он не отказывал себе в них и после брака. Не блистала она и умом, — уж это ему было совершенно не нужно: лишь бы умела исполнять свои не очень сложные обязанности императрицы.
Французские историки ненавидят вторую жену Наполеона: «cette femme qui» и т.д. — читатель мысленно продолжит соответствующую тираду. В действительности, злодейкой и исчадьем ада она никогда не была. У всех трех престолов, в Шенбрунне, в Тюильри и в Пармском дворце (как известно, в конце концов она стала герцогиней Пармской и правила своим герцогством больше тридцати лет), Мария-Луиза оставалась чеховской душечкой. Ее детские годы совпали с Маренго, с Аустерлицем, с Ваграмом; отец, родные, министры говорили, что Наполеон Антихрист, — она этому вполне поверила[1]. В 1810 году отец объявил ей, что Наполеон больше не Антихрист и что надо за него выйти замуж, — Мария-Луиза с полной готовностью подчинилась и, по-своему, любила императора; во всяком случае, была ему преданной и верной женой. Потом ей объяснили, что Наполеон всё-таки Антихрист и что надо его оставить, — немедленно она исполнила и это. Меньше, чем через полгода после окончательной разлуки с Наполеоном, на водах, куда Меттерних послал ее утешаться, приставив к ней в качестве утешителя графа Нейперга[2], она стала — не на год и не на два, а на пятнадцать лет — верной подругой этого покорителя сердец: «cette femme qui oubliait dans d’indignes affections» и т.д. Когда же Нейперг, горячо ею оплаканный, скончался, ее другом стал барон Бомбелль, и она немедленно забыла о Нейперге с такой же легкостью, с какой пятнадцатью годами раньше забыла о своем первом, более известном в мирe, муже. У этой женщины был легкий и приятный характер. Один из французских историков написал о ней книгу под названием «Немезида Наполеона». Какая уж она была Немезида! Неверно и то, будто она «забросила» своего сына. Напротив, она очень любила герцога Рейхштадского. Чуть ли не она и придумала для него это имя, причем в одном письме с очаровательной наивностью сказала: «К сожалению, имя, данное ему при рождении, Наполеон Бонапарт, некрасиво». Ей в голову не приходило, что простодушная фраза эта до скончания веков будет приводить в дикую ярость французских историков: «Cette femme qui a osé écrire cela!..» и т.д.
1
Она писала отцу в 1809 году: «Ах, если б Наполеон сломил себе шею! Здесь много говорят об его близком конце, говорят, что это о нем сказано в Апокалипсисе. Утверждают, что он в этом году умрет в Кельне в трактире Красного Рака. Я не придаю значения этим предсказаниям, но как бы я была счастлива, если б они сбылись!» — Через год она вышла за него замуж.
2
Нейперг, уезжая на воды, говорил своей даме: «через полгода она станет моей любовницей, а позднее — моей женой».