К тому же, все-таки, если быть честным, а я думаю, что с тобой мне лучше быть честным, все-таки все, что я пишу в течение последних лет, начиная с «Псевдо» — это все-таки осознанная опозиция тому, что ты мне прислала. Я искренне хочу другого в мире, в искусстве и в себе самом. То есть, это, конечно, в том случае, если вообще имеет смысл заставлять себя вновь чего-то хотеть, поскольку душа моя последнее время чего-то уже ничего не хочет, кроме отдохновения, которого я при этом все ещё никак не заслужу. Может я его вообще никогда не заслужу. Я не знаю. Я скучаю по тебе. Хотя этого нельзя говорить, потому что нет шансов. В сущности, мы уже почти полтора года ничего друг о друге не знаем, и даже когда говорим по телефону, заняты только тем, чтобы произвести друг на друга какое-то впечатление, а точнее, чтобы его как раз не произвести.
Может, я ошибаюсь. Я, вообще, наверно, рожден, чтобы ошибаться. А может и нет. Я все-таки до сих пор не понимаю, потому что нет указаний в эмоционально-чувственной сфере, безнадежно ли все или это так затянулся испытательный срок.
Не знаю.
Ваня Марковский, которого я тебе посылаю, мне очень дорог и как человек и вообще. Гавриловский цикл «Поль и Анна» по-моему тоже хорош. Но ты знаешь, по-моему то, что ты назвала в прошлый раз незрелостью — это в большинстве случаев все-таки жизненная и эстетическая позиция, поскольку отдельные люди, которых ты мне прислала показались мне чудовищно инфантильными по сравнению даже с Данилой Давыдовым. Уж даже начинаешь думать, не легла ли где-то между 68-м и 75-м годами рождения черта между поколениями.
Наверно, все же легла. Но с другой стороны, она легла, только если брать это сраное искусство, которое я, по-моему, не люблю чем дальше, тем больше, а в других сферах, на службе у которых это искусство стоит (и не наоборот!) границ никаких не бывает.
Кажется мне, что когда Даниле будет столько же лет, сколько Лапинскому, он никогда не напишет такого «велосипеда», о которых, если помнишь, мы с тобой в свое время беседовали у тебя дома.
Если что, не сердись на меня. Я не хотел никого обидеть. И вообще, тебе обо мне все же известно более, чем кому бы то ни было.
P.S. Если будет презентация в Киеве, позови меня пожалуйста. По-моему, я это вполне заслужил. Что касается твоего там присутствия или неприсутствия, то вообще-то главному редактору как-то неприлично не посетить презентацию собственного своего детища. Конечно, это тоже все обряды и не более того, но в рамках общепринятой обрядовой системы это так же странно, хотя и, в принципе, допустимо (отчего ж нет, если «можно все — вопрос как») как и отсуствие живых родителей на официальной свадьбе детей. (Во всяком случае, если с ними это происходит впервые.)
Пока.
Твой Макс.
И опять привет!
Я опять чего-то не то тебе написал вчера ночью. Я не знаю, как написать то. Если бы знал, мы наверное уже давно были бы вместе. Но я не знаю, что и как надо говорить, чтобы соответствовать твоей системе координат. Интуитивно мне кажется, что нужно просто говорить то, что я думаю и считаю на самом деле. То, что я говорю окружающим меня дорогим мне людям.
Я вспомнил. Я хотел поговорить с тобой о новой форме. Когда я тут сегодня ходил за сигаретами, у меня очень красиво получилось все тебе изложить, но теперь я уже не помню ни строчки из этого весьма аккуратно сложенного мною текста.
Но смысл был, грубо говоря, в том, что все так по-дурацки выходит (в смысле — нет коммуникации) потому, что те составляющие живого человеческого обаяния, которое столь действенны при живом человеческом общении, отсутствуют в присланных текстах (за редким исключением) на уровне стиля. Иначе сказать, мне кажется, что если трудиться на благо создания новой знаковой стилистической системы, которая позволит передать то, что в столь больших количествах присутствует и успешно работает при непосредственном личном контакте, то это будет НОВОЕ. То самое вечное НОВОЕ, благодаря погоне за которым и меняются стили в искусстве. В этом и есть развитие. В поиске соответствий живой и непосредственной жизни. По-моему, так было всегда.