— Алиса, — зашептал кот, — ты что-нибудь поняла?
Та шикнула на него:
— Не мешай! Тут дают очень дельные советы. Естественно, не для дураков.
В другое время Базилио наверняка обиделся бы, но сейчас ему было не до этого.
— А что делать тому, кто найдет сокровища? — пискляво спросил Дуремар.
— Нашедшие сокровища вернутся сюда и здесь будут ждать остальных, — ответил дядюшка Роу. — А чтобы не потерять дорогу к кладу, каждый возьмет с собой еще кусочек мела, об этом я позаботился. Мелом легко обозначить нужный путь. Все ясно?
Наступила тишина: каждый в молчании обдумывал услышанное. И только капли воды, срываясь откуда-то сверху, звонко пели, ударяясь о камни подземелья:
— Дзинь-дзинь-дзинь, — словно звоночек, который торопил и напоминал: пора, пора спешить…
— Как будем делиться? — заговорил Карабас Барабас.
— Я пойду с дядюшкой Роу! — отчеканил Буратино. — Пьеро с нами.
— А я с вами, синьор Карабас, — поспешил сделать заявку Дуремар.
Сказочник повернулся к лисе с котом:
— Ну что ж, все правильно. Третью группу образуете вы, милейшие. С факелами обращаться умеете?
Алиса фыркнула.
— В своей бродячей жизни мы легко учимся всему. Справимся и с факелом, верно, Базилио? — повернулась она к коту. Тот молча поежился.
Тем временем дядюшка Роу уже раздавал кому одежду, кому факелы и веревку… Затем он тщательно проверил готовность каждой группы и закрепил концы всех трех бечевок, прибегнув к помощи толстого сталагмита.
— Все! — сказал он на прощание. — Каждому — счастливого пути!
Карабас Барабас, подхватив свою бороду, первым устремился в темный проход. За ним потрусил Дуремар. Алиса тронула лапой оцепеневшего кота:
— Базилио, очнись, нам пора!
— Я хочу нести факел! — заявил Буратино.
— Что ж, неси, — согласился дядюшка Роу. — Только не забывай, что деревянному человечку нужно быть вдвойне осторожным с огнем.
…Через минуту огромный пещерный зал вновь погрузился в кромешную мглу и тишину. Только срывающиеся капли воды продолжали свою бесконечную песню. Но вот в этой тишине снова послышался гул, чем-то напоминающий отдаленный обвал в горах, — это закрывался вход в сокровищницу. Впрочем, кладоискатели его уже не слышали…
Карабас Барабас уходит в зеленый туман
Карабас Барабас держал факел высоко над головой и тяжелой поступью продвигался вперед. Проход то суживался, то раздавался вширь и в высоту, вилял направо и налево, явно чувствовались то подъем, то спуск. При этом постоянно попадались разветвления, и тогда Карабас принимал решения, приводившие в беспокойство семенившего за ним Дуремара: он выбирал то левый проход, то правый. Бечевка на их катушке все разматывалась и разматывалась, а сокровищ не было и в помине.
— Послушайте, синьор Карабас, — решился заговорить Дуремар, — а если мы найдем клад, что будем делать?
— Что-что… Возьмем, сколько нужно, и вернемся назад.
— Ну а путь-то мелом помечать станем? — допытывался продавец пиявок.
— А как же, — удивился вопросу Карабас. Он остановился и пристально взглянул в бегающие глазки Дуремара. — Это почему ты так спросил?
— Но ведь можно пометить так… хе-хе, что будет понятно только вам да мне… — и Дуремар затрясся от беззвучного смеха.
Карабас Барабас поднес факел прямо к сморщенному лицу продавца пиявок.
— Хитер… — медленно проговорил он, рассматривая это лицо так, словно видел его впервые. — Хочешь все заграбастать сам? Сколько же тебе нужно денег, болотная гнилушка, а?
— Что вы, синьор!.. — извивался Дуремар под страшным взглядом Карабаса. — Я думал только о вас!.. О вашем благополучии… Ну зачем, скажите на милость, богатство этим безродным бродягам коту и лисе? У кукольных мальчишек денег и без того куры не клюют… А сказочник… пускай лучше сочиняет свои сказки!..
По заросшему лицу Карабаса Барабаса прошла судорога, и он оттолкнул Дуремара от себя.
— Эх ты, мелкая слякотная душонка! И зачем только я опять связался с тобой!.. За жалкий сольдо ты продашь меня еще охотнее, чем остальных. Ну и поделом мне, старому дураку…
Продавец пиявок понял, что допустил оплошность, и не знал, как ему вернуть расположение Карабаса. «Я мелкая душонка, а ты, значит, благородный герой», — думал он, злобно взглядывая на своего патрона.
Однако Дуремар быстро сообразил, что свои истинные чувства ему лучше держать при себе. Он ссутулился и опять одел привычную маску угодливости и подобострастия.