Пока пожилой диджей хозяйничал в коморке, он не раз ловил себя на мысли, что буквально пропитался апельсиновым ароматом. Ему чудилось, что у него дома, вероятно, где-то спрятаны большие спелые апельсины и стоит ему открыть тумбочку или заглянуть под кровать, как он увидит огромную кучу этих ярких сочных плодов.
Наточив пять удобных ножей для резьбы по дереву, Дрозд поставил два табурета напротив картонной картины и принялся за работу (на один табурет он сел сам, а другой использовал вместо стола).
Для начала он намеревался сделать уменьшенный макет сидящей кошки из маленького кусочка дерева. Он долго вертел полено, из которого торчал длинный сук и примеривался, высматривая место, где ему удобнее оттяпать небольшой кусочек дерева. Полено было невесомым, пахло апельсинами и легко поддавалось ножу. Сам старик объяснил себе это тем, что дерево это экзотическое да к тому же хорошо высушенное, поэтому и резать его одно удовольствие.
— Ну, поехали, — бодро сказал Дрозд и оттяпал небольшой кусочек дерева.
«Бугхра-бугхра, бугхра-бугхра, хратина-р-ратина, хратина-р-ратина», — заливались хором лягушки. Эти лягушки были не получившимися макетами сидящей кошки. Как вы помните, Дрозд, прежде чем делать из полена большую кошку, хотел вырезать совсем маленькую, ну потренироваться, что ли. Да, вот только маленькие кошки не получались, а получались какие-то лупоглазые лягушки. Стоило ему подрезать кошке глаза, как они становились круглыми и на выкате и, сиганув с его рук на пол, появлялась вовсе не кошка, а самая натуральная жабка. Жабки прыгали по всей коморке и зычно квакали, причем половина из них квакала «бугхра-бугхра» или даже вроде «бура-бурра», а другая половина, словно передразниваясь, пела «ратина-ратина».
Дрозд так был увлечен работой, что ничему не удивлялся — ни лягушкам, ни тому, что они оживали.
Он только усерднее продолжал резать, еще более концентрируясь на своем нелегком деле. Когда полено уменьшилось на треть, комната была просто наводнена прыгающими квакушами, которые горланили на всю квартиру «бура-бурра, ратина-ратина».
— Да что же это такое, — рассерженно прокричал Дрозд, — ну-ка, заткнитесь уже!
Лягушки будто поняли слова старого диджея и на секунду замерли и замолчали, но потом опять запрыгали, не забывая выквакивать забавные странные слова.
Дрозд лихорадочно думал о том, что, может, он слегка перебрал вина, ведь пока он чистил коморку и готовился к работе, он не забывал прикладываться к фляге с портвешком — да там, правда, и вина-то было на два больших глотка, от такого крохотного количества лягушки из дерева не оживают.
Выдохнув сомнения, он с усердием взялся за ножи, оставшаяся большая часть полена идеально подходила для большой фигурки сидящей кошки. Тянуть больше было нельзя.
Получалось здорово! Вот голова на тонкой изящной шее, вот покатые плечики показались из массива полена. Ручки, ножки, попка. Стружка будто сама появлялась из-под ножа, закручивалась смешными кудряшками, беззвучно падала на пол. Очень сильно пахло свежими апельсинами, а в воздухе блистали микроскопические искорки. Натуральное волшебство. Дрозд закусил от сосредоточенности нижнюю губу. Он мастерил самое важное — лицо. Раз глазик, два глазик…
Вдруг глазки куклы моргнули, посмотрели в сторону, а затем прямо ему в глаза. «Офигеть», — только и смог вымолвить старый диджей. Глазки будто хотели ему что-то сказать — ах, он же совершенно забыл про ротик! Двумя уверенными мазками он вырезал красивый чувственный рот.
— Пррр-ррр-ривет, старина! — закричала деревянная кукла.
Дрозд, признаться, растерялся, оставшийся хмель из него мгновенно выветрился, а под старой заношенной футболкой образовался холодный тревожный пот.
— Здравствуй, — ответил Дрозд, выбирая мысленно имя для своей поделки, и тут в голову ему пришла обалденная идея — лягушки так долго квакали «бура-бурра, ратина-ратина», что теперь эти два слова, которые он за последний час слышал, наверное, тысячу раз, сложились в его голове в имя, и он сказал, — Здравствуй, моя Буратина!