Дедушка Герк засмеялся.
– А этот самый индеец допрыгал в бочке аж до самого Кёрбстоуна! Мы так смеялись! Просто не могли остановиться, хоть нам и было немного не по себе – после этой истории у нас опять могли начаться неприятности с индейцами. Никогда не видел такого жалкого индейца, как тот, что выбрался из реки весь мокрый и, что-то бормоча, скрылся в лесах.
Утром мы решили, что началось! Потому что уже два пера торчали из двух наших бочек. Вот те на! Но, Господь свидетель, мы не растерялись и снова проделали тот же номер: крепко заколотили их в бочках, и – кто бы сомневался! – они тоже умудрились дотолкать свои бочки до холма, скатиться с него со свистом, точно так же, как и первый индеец, врезаться в платан и отскочить от него прямиком в реку. Вот оно как! Кончилось тем, что мы каждое утро перед работой должны были заколачивать парочку индейцев, чтобы они скатились в реку! Представляете, тот первый индеец вернулся в своё племя и похвастался, как он крутился в бочке и как у него от этого голова кружится. И теперь, конечно, все храбрецы племени должны были повторить его подвиг, это сделалось вроде как почётным. Чем дальше, тем сложнее было справляться с работой и со всеми этими краснокожими, которые ходили вокруг и ныли, что хотят прокатиться в бочке. И вот наступил момент, когда мы уже не успевали делать бочки для крутящихся индейцев! Гора обломков росла под платаном, и в конце концов моего отца осенило. Мы сделали очень-очень крепкую бочку и поставили её на ось, потом взяли кожаные ремни и прицепили всю конструкцию к нашей мельнице. Точно вам говорю – это было самое безумное изобретение из тех, что я видел на своём веку, но, Господь свидетель, это работало! Когда дул ветер, мой отец нажимал на рычаг, и бочка начинала вертеться не хуже твоего волчка. Мы с отцом брали с индейцев шкуру буйвола за один заезд в нашем изобретении, и оно быстро прославилось как Вертушка. Конечно, мы принимали в оплату и другие меха – лису, бобра, скунса, норку. Вскоре мы отправляли эти шкурки тюками! В безветренный день у нас скапливалась очередь из пятисот-шестисот индейцев, молившихся, чтобы ветер подул, и посильнее, и они хорошенько прокрутились бы в нашей Вертушке.
Мы, конечно, усовершенствовали наш аттракцион. Например, поливали клиента водой, когда он выходил из бочки, – вместо падения в реку, потому что индейцам казалось, что нужно не только чтоб голова кружилась, но и хорошенько промокнуть, иначе совсем не то.
Краснокожим очень нравилось: хлебом не корми, дай покататься на нашей Вертушке. Кстати, к вопросу о кормёжке, – сказал дедушка Геракл, вставая и потягиваясь во весь свой огромный рост, – пойдёмте-ка в кафе Одиссея, куплю вам всем по пончику.
И дедушка Геракл отправился в кафе на такой скорости, что спешившим за ним детям то и дело приходилось переходить на бег.
– Вот оно как! – вскричал дедушка Геракл, взмахом длинной руки распахивая дверь. – Здоро́во, Одиссей! Хорошего дня, шериф! Ну-ка, отложите свои шашки и обслужите покупателей! – потребовал он, указывая на вереницу мальчиков и девочек, которая следовала за ним.
– Привет, дедушка Герк! – сказал Одиссей. – Могу поспорить: ты опять рассказываешь одну из своих историй!
– Геракл, и не надоело тебе их рассказывать? – добавил шериф.
– Конечно, нет! – сказал дедушка Геракл. – И помнится, шериф, когда вы с Одиссеем были такими же малышами, от горшка два вершка, вы тоже, бывало, сидели на ступеньках и слушали мои истории. Давай-ка, Одиссей, всем по пончику, – постучал по прилавку дедушка Геракл. – Точно тебе говорю, ты стал какой-то медлительный в последнее время, наверно, мало двигаешься. А всё из-за этих модных штуковин, которые делают за тебя половину работы. – Дедушка Геракл взял десяток пончиков с подноса, который принёс Одиссей, и сказал: – Большое спасибо, Одиссей. Ну-ка, мелочь, все сюда!