– Но ведь вы сами только что сказали, будто он должен отклониться на два градуса! Разве не так, черт побери?
– Он и отклонится, так как вовсе не желает отыскивать соперника! – с горечью воскликнул Густав Барр. – Максвелл скорее признает, что я прав, лишь бы не найти меня.
И наконец-то, наконец! С невероятной помпой, под звуки музыки и при свете факелов, при большом стечении публики, чьи восторги сдерживались с помощью резиновых дубинок, теплоход «Стенли отдыхает» медленно отчалил. Ревела сирена, заливался свисток футбольного судьи, звучали возгласы «ура!», взлетали в воздух шляпы и цилиндры… Свершилось! Экспедиция отправилась в путь.
Усиленный мегафонами, оглашал пространство репортаж с места события. Еще виден был сверкающий огнями корабль и различим силуэт палача, энергично машущего на прощанье. Голос диктора становился все тише, и пришлось зачитывать по бумажке следующее:
«Я стою, растроганный, и не нахожу слов… А между тем судно исчезает из вида»… Что за бред?! Слышны прощальные возгласы с палубы «Стенли». Ну да ничего не поделаешь!..
«И по мере того как последние огни поглощает стелющийся над океаном туман (какой идиотизм, ведь именно сегодня нет никакого тумана!), провожающие постепенно начинают расходиться, и на лицах у них читается: «Все за одного!» Наши герои устремились по пути великих свершений! Мы не сомневаемся, мы знаем – ничто не остановит их, они достигнут цели. Но даже если и не достигнут, от этого они не перестанут быть героями! Вот мэр города, сняв цилиндр, машет им на прощанье… Подобно птицам вспархивают носовые платки, и медленно-медленно (Господи, до чего же медленно!) рассасывается толпа. Вот окончательно скрылись из вида кормовые огни корабля. С опозданием в десять минут и сорок семь секунд. Повторяю: десять минут сорок семь секунд… А ровно в девять двадцать прозвучат новые музыкальные записи. Репортаж с места отправления теплохода «Стенли отдыхает» закончен. Нашедшего у здания биржи оброненный владельцем бумажник просим сдать за соответствующее – не менее ста долларов – вознаграждение в офис фирмы «Смеллоу энд компани». Там же можно приобрести первоклассные плащи-дождевики и теннисные ракетки»…
Теплоход медленно и плавно скользил по водам океана, а в толпе зевак на берегу вослед ему в ужасе взирал… Густав Барр!
Что же теперь будет?! Его забыли, оставили здесь! Корабль, отправившийся на поиски великого ученого, уплыл без него. А он стой тут, обмотанный махровым полотенцем, как вышел из ванной!
Его высочайшему величеству,
принцу Сан-Антонио, Альмира
Тронный зал, главный подъезд, первый этаж
(как поднимешься по лестнице – направо)
В нижеследующих строках позволю себе описать Вашему Величеству про наше житье-бытье. В плавание мы вышли с опозданием на два дня. Отчего да почему, спросите? Насчет Вашего Величества я даже ни чуточки не сумлеваюсь, что вы, джентельмен, а значит – человек порядочный и меня не разочаруете. Поэтому рассчитываю на вашу дез… дис… как ее… диссекретность. Это когда человек умеет держать язык за зубами и нипочем не протреплется. Вот и прошу Ваше Величество, а также почтеннейшую супругу вашу и милейшую матушку (которой извольте передать от моего имени пожелания всего самого наилучшего), чтобы слух про мошенничество никоим образом не просочился.
Дело было так. Теплоход уже готовился к отплытию, когда заявились два моих дружка и приволокли сундук здоровенный, а может, шкаф. Я стою на палубе, весь из себя нарядный, в новой форме, вокруг газетчики толкутся, так что я спокойненько так дружкам и говорю: «Несите этот шкап в каюту мистера Тео!» А один из них, по кличке Жасмин, при всем честном народе на меня как окрысится. Нечего, мол, пасть разевать, науку эту, как тяжести переносить, они осваивали там же, где и я. Каков наглец? Я со стыда прямо не знал, куда деваться; на борту после капитана первое лицо, сам два ранга имею, а эти босяки меня ни в грош не ставят. Надо было как-то исправлять положение, ну, я Жасмина этого вежливо так упреждаю, что ежели, мол, он не заткнется, то я сам ему хлебало заткну. А он на это с ухмылочкой: «Что это всякие тут норовят из себя шишку на ровном месте строить?» Я прямо не знал, что и думать. С чего это кореша на меня взъелись?
Зато Тео этот – славный парень. Правда, дерганый малость, но это бывает. Вильсон – капитан который – этот все время на борту ошивался и еще парочка матросов, тихих да смирных, из тех, что про море из книжек знают. А парней, которых я навербовал, нет как нет. Ну, хоть бы один объявился! Вернее, один-то явился, и даже не раз и не два: Васич с пьяных глаз все по трапу вниз скатывался, а потом снова карабкался. Мистер Тео сигарой попыхивает и говорит с тоской, чтобы и меня, мол, тоже черт побрал вместе с командой моей ненадежной.
Тем часом подвалил народ, какой в экспедицию ехать собрался. Очень, скажу я вам, занятная публика. Есть тут, к примеру, ювелир – этот мастер другим указания давать. Палач свой на борту имеется, модник, каких поискать: трубочка во рту, как сыщиков в кино показывают. Недоволен остался тем, что шлюпок спасательных на судне, вишь ты, маловато. Потом певец один заявился – посмотрим, как он в экспедиции запоет; этот все допытывался, ледокол у нас или обыкновенный пароход. Ну что с такими разговаривать? Пускай сами друг дружке объясняют. Эти умники и вправду с объяснениями лезут, а капитан Вильсон знай себе помалкивает, пускай, мол, несут белиберду всякую. Сразу видно, что он не нашего поля ягода; настоящий моряк таких городских прощелыг на дух не переносит, будь они хоть какие образованные. Команды на корабле нету, зато остальная шантрапа в сборе, только швейцара какого-то не хватает – это я от мистера Тео знаю. На кой хрен швейцар в ученой экспедиции – видать, не нашего ума дело, матросы куда нужней, а их нет ни одного. Всеобщему веселью это не мешает, музыка наяривает, даже кино снимают с крыши портового склада. Господин какой-то заявился, прощаться с нами от имени всего города, разряженный в пух и прах, брюки в полоску, на башке высокая черная шляпа – блестящая такая, вроде бы циндилинр называется. Еще какой-то субчик вместе с ним притащился для сопровождения. Господин этот знатный сымает свою цинди-шляпу, значит, а у самого на руках белые перчатки… Кого, думаю, он мне напоминает? Ах да, Гомпереца, кидалку разнесчастного! Как увидел я, что здесь этикет начинается, решил, что пора и делом заняться. Пойду, говорю мистеру Тео, покуда скандал не разразился, посмотрю, куда экипаж подевался. Да и врач тоже запропастился; хотя Вильсон клянется, что контракт с ним подписывал. Заглянул в докторский кабинет – там никого, зато белые халаты для работы сложены. Ну я один халат прихватил на всякий случай и смылся. Надо было спешно с командой разобраться.
Знаю, Ваше Величество, что вам, как и мне, по душе, когда в гавани вспыхивают огни и ссоры, когда всюду кипит жизнь. Тут тебе и музыка играет, и фонарики разные перемигиваются, пыль столбом, шум-гам и запах моря, а вернее, вонь, потому как приливом всякую тухлятину и дохлятину к берегу прибивает. Посмотришь на толпы людей, которые будто на работу устремляются, а сами в кабаки спешат, чтобы напиться, и настроение у тебя поднимается. Вспомнились мне Острова Благоденствия, где я с верноподданными моими на брудершафт пил и против этого даже сэр Эгмонт не возражал – вы его сызмальства знали, Ваше Величество, у него шрам поперек лба. Но в первую очередь я вспоминал, натурально, вас, Ваше Величество, потому как об эту пору в порту всякая дурь в башку лезет. Одно только чудно было: все на меня косо смотрят и норовят стороной обойти. Что за чертовщина, думаю я про себя! Надавать бы им тумаков, глядишь, сразу мозги на место встали бы, но тут уж не до разборок: теплоход вот-вот отчалит, а ежели в драку ввяжешься, свободно можешь в участок загреметь. Отдубасят по полной программе, а я этого очень не люблю. Последний раз угодил в такую передрягу в Адене, а в Альмире за время моего правления со мной ничего такого не приключалось. Да и приключиться не могло, ведь это считалось бы оскорблением моего величества… В общем, решил я податься в «Дохлую рыбину», свое излюбленное местечко. Смотрю, в проулке, у входа в одно злачное заведение, под сине-красными фонарями Кривая Рожа стоит – я его штурманом нанял. Рожу евонную легко опознать можно: ежели между фуражкой и клоком бороды трубка дымит, значит, он. Завидел меня, трубку изо рта вынул, фуражку нахлобучил и спиной ко мне развернулся. Подхожу к нему.
«Я тебя обидел чем?» – спрашиваю просто так, из любопытства.
А он мне:
«Я тебя в упор не вижу!»
«Договор подписал, а сам с концами?»
Он плечами пожимает. Потом говорит:
«Пока ты был никто, я с тобой знался, Джимми От-Уха-До-Уха. Когда опять станешь никем, мы с тобой снова порезвимся. Мне не по нутру, знаешь ли, что ты теперь из себя важную особу строишь и норовишь другими командовать. Ссориться мне с тобой неохота, а потому говорю тихо-мирно: плевать я на тебя хотел!»