— Ба! Старина, если он идет по твою душу, тебе, должно быть, не по себе.
— Ты говорить на французский шутка, ну да все равно! Напишешь письмо?
— Почему бы и нет? А если я откажусь?
— Я сначала убить твоего товарища, твоего друга, здесь, саблей, раз, два…
— Ясно! Ты говоришь, сначала, а после?
— Сначала отрубить пальцы на твои ноги, потом пальцы на твои руки.
— Писать, пожалуй, так будет не очень удобно…
— Потом на медленный огонь поджарить одна пятка, а другая прижечь раскаленным железом…
— О-о! Это надолго…
— Конечно… Это для того…
— Короче, уважаемый сын Аллаха, ты разрежешь меня на мелкие кусочки на китайский манер… Ты очень мил, я в высшей степени признателен тебе… только ведь твоим живодерам придется попыхтеть…
— Мы много терпения.
— Спасибо!.. Итак, что я должен сделать, дабы избежать столь печальной участи?
— Я уже говорить — написать письмо…
— Ну да, французам… Но что будет в этом письме?
— Ты понять, что я хорошо говорить по-французски, но плохо писать… Я диктовать, ты записывать… поправлять фразы… Я перечитать и проверить… и тогда ты свободен…
— И мой друг тоже…
— Твой друг… и золото, серебро, драгоценности из моя сокровищница…
— Черт возьми! Похоже, ты толкаешь меня на какую-то низость, если готов оплатить ее так щедро…
Си-Норосси недобро засмеялся.
— О чем говорить? Пять-шесть строчек, и все!
— Самому Ришелье[73] не требовалось столько писанины, чтобы повесить человека.
— Ты согласен? Да или нет?
Тотор замялся.
Из этой затеи не выйдет ничего путного. А, впрочем, кто знает? Да и чем он, в конце концов, рискует? Выслушает и напишет то, что ему заблагорассудится. Его, конечно, могут поджарить на медленном огне, но тем самым арабы лишь усугубят свое собственное положение.
Тотор поднял глаза на султана и произнес:
— Месье желает, чтобы я писал… Нечего и рассуждать понапрасну… Гарсон! Чего изволите?
— Как смешно ты говорить! Я полагать, ты согласен?
— Совершенно верно, пухлячок!
— Скажи просто: да!
— Да!
Си-Норосси вновь развалился на подушках, подал знак, и два негра-исполина, покинув на мгновение зал, вернулись, неся искуснейшей работы столик, который установили у ног господина.
Один из них положил сверху лист белой бумаги.
— Сесть! — обратился Си-Норосси к Тотору. — Ближе, ближе! Устраиваться удобнее. Это надо очень красиво писать… ты ведь понимать… не так ли?
— В обиде не останешься! Я известный каллиграф.
— Слушать внимательно!.. Писать слово в слово, не то…
— Не начинай по новой! Я сказал да, значит, да! Диктуй, я записываю.
Тотор взял перо и приготовился.
Си-Норосси прикрыл глаза, оперся головой на руку, будто бы медитировал. Потом начал:
«Командиру французской колонны.
Я — пленник султана Си-Норосси, мне угрожает мучительная смерть вместе с другими товарищами-европейцами… Нас держат в крепости Кама, и здесь нам удалось многое узнать… Си-Норосси совершенно пал духом! Он больше не в состоянии платить своим воинам, и те готовы взбунтоваться. Нет ничего проще, чем склонить их на свою сторону… Цитадель не охраняется. Достаточно внезапного нападения, и дело будет сделано… Добраться сюда можно через Картафур, где нет войск. Французы без малейшего риска могут одолеть сильного противника и освободить страну… Поручаю письмо верному человеку, который подтвердит вам точность моих слов… Меня зовут…»
— Кстати, а как тебя зовут?
— Валяй дальше! — процедил сквозь зубы Тотор, и перо вновь заскользило по бумаге. Теперь он говорил отчетливо и громко: — «Меня зовут Тотор, сын Фрике, знаменитого парижанина, совершившего кругосветное путешествие…»
— Хорошо! Хорошо! — согласился султан.
Тотор же продолжал:
— «Все это сплошная ложь, продиктованная мне под страхом смерти подлецом Си-Норосси, коему я постараюсь расшибить башку…»
— Эй! Что ты говорить? — вскричал султан.
Но больше ничего сказать не успел. Тотор вскочил, схватил столик и со всего маху ударил султана по голове. Тот повалился на свои подушки.
— Ко мне, Меринос!
Парижанин успел выхватить султанову саблю и пистолеты, пока Меринос сражался с охранниками.
Через мгновение оба взбежали на трон, готовые отразить нападение.
Озверевшая толпа с ревом двинулась на них.
Положение казалось безвыходным.
Мадонна! Шутки в сторону! Когда Тотор сообразил, на какое предательство толкал его Си-Норосси, заманивая французов в ловушку, кровь ударила ему в голову… Будь что будет! По крайней мере, жизнь свою Тотор и Меринос отдадут недешево!
73
Здесь имеется в виду самый известный представитель этого аристократического рода Арман Жан дю Плесси, кардинал де Ришелье (1585–1642).