"Ты дурак что ли, - женщина орала на весь посёлок, - не понимаешь, что мы теряем время. Ради чего сидим здесь почти тридцать лет. Я не хочу, чтобы меня здесь схоронили. Что делать с ними? Какие у тебя предложения?"
"Вижу, к чему ведёшь, - с места в карьер перескочил человек, - Давно желаешь убить их. Но не соображаешь, чем может обернуться для нас их ликвидация. Если убить их, нас по стенке размажут" Теперь человек разволновался не на шутку.
"Ну, ты точно дурак клинический, - у женщины начиналась истерика, - двадцать лет работали зря, для чего ещё тянем? Зачем обнадёживаешь? Зачем уверяешь их, что всё получится?"
С ума свихнулась? - человек уже не сдерживал себя, - соображаешь, кто за ними стоит?"
"Не желаю вообще разбираться, - кричала, с пеной у рта женщина на весь посёлок, - не представляешь, как я устала, не видишь? Если бы не ты можно было бы достигнуть больших результатов, чем есть сегодня".
"Хватит устраивать концерты, - резко говорил человек не так всё безнадёжно, как ты любишь изображать плоды своей фантазии. При желании и необходимости мы всегда можем применить крайние меры и улететь"
Слова эти могли означать лишь одно: уроды желали добыть у пленников важную информацию, а дело не продвигалось. За это молчание пленников могли убить. Терпению злодеев приходил конец. Сразу же возникал следующий вопрос: кто же пленники? Что за важная информация, которую они не открывают? Может учёных не поубивали, а загнали в новый Бухенвальд, подвергают изощрённым пыткам, добиваясь желаемой информации. Тогда можно только восхищаться стойкостью пленников, которые отказываются выдавать столь важные тайны. Ясно одно: убить их могут в любой момент.
А затем началось такое, что повергло всех троих в шок и полное замешательство: на поляну три человека вытащили что-то похожее на большой мешок, набитый картошкой. Только это был не мешок, и не человек и не фантастический зверь. Это была огромная жёлтая масса, покрытая мелкими пузырьками, какие образуются на стекле окна в дождь. Масса была живая, она, то вздымалась, то сжималась, переливалась из одного места в другое, она не имела формы, лица, конечностей. Но она вздыхала и тихо стонала, и это было ужасно.
"Ну, что урод, - зло говорила женщина в бикини, - желаешь в покое пребывать или добавить горяченького? Отвечай на наши вопросы и тогда будешь жрать и спать, поганое отродье" и зло пнула массу ногой.
Зоя и Тарновский не увидели продолжения этой ужасной сцены. Служители утащили "мешок" в соседнее помещение.
Всю обратную дорогу потрясённая Зоя плакала
Добравшись до своей хижины в посёлке островитян Зоя, Тарновский и "Красная Рука" всю ночь строили планы спасения несчастных, которые терпят зверства, лишь бы талантливые открытия не попали в руки злодеев
14.
.
Через пять дней наступил традиционный черёд жертвоприношения богини аборигенами. Началась и проходила церемония в целом также, как в прошлый раз. Той же самой толпой люди двигались к алтарю, добровольно подносили жертвы, точно по сценарию, ждали возможности поклониться, усердно молились. Зоя и Тарновский были более спокойны, чем в первый раз. Они знали сценарий и предполагали дальнейшее развитие событий. И всё-таки, их что-то настораживало, что-то было не совсем так. Всё шло своим чередом: хоровод, танцы. От варёного и жареного распространялись пряные ароматы. Появилась липовая богиня, используя те же приёмы, что и прошлый раз: вначале полностью раздетая, затем непонятным образом облачилась в синие одежды, через минуты на ней уже гламурное зелёное одеяние, затем бикини, как в рекламе нижнего белья. Всё это непонятно для чего - наверное, желая усилить таким образом слепую веру аборигенов в себя. А затем события развернулись несколько иначе: два жреца осторожно вынесли золотой бокал с непонятной жидкостью:
"Богиня и мы, её верные слуги, - устрашающим голосом, с надрывом завопил один из них, - видим, что в последние дни появились люди, которые лишь на словах почитают нашу великую богиню.. В их сердцах поселилась ненависть, они поносят неприличными словами нашу веру в великую богиню. Да сгниёт их язык! Мы не можем терпеть кощунство и должны истребить нечестивцев".
Зоя и Тарновский лихорадочно просчитывали варианты своего поведения, так как оба считали, что жрецы имеют ввиду именно их. Второй жрец заговорил сиплым, скрипучим голосом:
"Распознать нечестивца возможно только с помощью чудесного напитка. Если выпивший чист сердцем, то напиток прибавит ему силы и большее количество лет жизни, если усомнился в величии богини, то умрёт, как последний шакал". В ту же минуту он передал чашу второму жрецу, а сам затрясся от накатившего восторга, не в силах сдерживать свои эмоции. Островитяне мгновенно протрезвели, страх сковал их мышцы. Они интуитивно чувствовали опасность. "Красная Рука" не мог произнести ни слова. Он стоял как столб, ожидая своей участи.
Жрец, между тем вещал своим мерзким голосом:
"Тот, кто скрывает в сердце своём змею. Выйди и выпей!"
"Мне бы автомат, - думал Тарновский, - скосил бы этих проходимцев одной очередью".
"Мне бы гранату, - думала Зоя, - шарахнула бы в это паучье гнездо и вперёд на Берлин!". Но у них не было с собой даже ножей.
Увидев, что добровольцев нет, жрецы потащили к алтарю первого попавшегося на глаза мужчину, не церемонясь, выдернув его из толпы. Это произошло так быстро, что окружающие не успели понять, как это произошло и как отодвинуть приближение несчастья. Мужчина бросился на колени перед богиней, начал целовать её ноги, биться головой о землю, уверяя её в своей любви и преданности. Жрецы не желали его слушать и быстро подняли с колен:
"Если почитаешь богиню в сердце, - кричал в страшном восторге жрец, - не должен ничего бояться. Укрепишься сильнее телом, мысли очистишь".
Островитянин сколько ни любил богиню, предчувствовал тяжёлые последствия, может даже кончину. Бедняга не хотел пить, он знал, что ничего хорошего из этого не выйдет. Он снова упал на колени, молил о помиловании, просит отменить ужасный приговор. Короче говоря, папуас испытывал такие же чувства, которые испытывает к расстрелу приговорённый человек. На эту сцену смотрели сотни островитян, на подсознании радуясь, что в настоящий момент жребий пал не на них. У Зои и Тарновского возникло сильное желание выбить бокал из рук жреца, сказать, что пить нельзя, что это отрава, яд или зараза.. Но они не поддались эмоциям, которые могли привести к весьма печальным результатам и сорвать всю операцию.
Сцена завершилась: островитянин выпил напиток. Правильнее сказать жрецы принудительно вливали его в рот несчастному, как маленьким детям заливают горькое лекарство. И ничего не случилось. Жрецы дали команду и островитяне захлопали в ладоши, запели гимны, молитвы, танцевали и пировали до рассвета. На следующий день результаты были не весёлыми: к вечеру у несчастного, выпившего напиток, на теле появились ярко красные пятна, быстро распространяющиеся по всему телу. А наутро он покрылся сплошь язвами, пустулами из которых выделялся зловонный гной. Началась тошнота и рвота, которая не прекращалась, а усиливалась. Несчастный корчился от боли и умер в страшных мучениях. Затем аналогичные явления начались ещё у троих папуасов, затем заболели ещё пять. Инфекция распространялась быстро, грозя уничтожить весь народ. Зато жрецы не теряли времени зря, зарабатывали популярность, вертелись у хижин, произносили речи, сея истерику:
"Видите насколько внешность бывает обманчива, - глагольствовали они, - к примеру этот человек, выпивший священный напиток богини, при всех клялся в преданности великой богине, а внутри ненавидел и даже хотел её убить. Отсохнут руки и уста у каждого из вас, если нечестивые мысли посетят вашу голову. Вы должны понять. насколько сложно различить, какие мысли и планы сидят в голове каждого из вас. И только богиня видит насквозь каждого из вас и смертью карает за измену". Затем жрецы подробно объясняли, насколько плохим был умерший человек. За его кощунственные мысли вынуждено расплачиваться большое количество ни в чём не повинных людей и даже детей. Тут жрец почти натурально всплакнул, якобы жалея этих невинных детей. Можно представить себе, как поливали грязью беднягу, мол, такая сволочь, посмел грязными устами лобызать священные руки великой богини, осязать алтарь, по которому она ходила. Таким образом, жрецы призывали дикарей раскаяться не внешне, а внутренне. Иначе, угрожали они, всех нечистых сердцем постигнет участь умершего бедняги.