– Так давайте сыграем? – с готовностью предложил Чарльз, подвигая кресло.
Во время этой дружеской партии я с восторженным изумлением наблюдал за тем, как умело Холмс сохраняет личину Себастьяна Фуда. И очевидно, Чарльз Эбернетти от всей души восхищался им и внимал каждому его слову. Но столь же очевидным казалось и то, что Сабина Эбернетти не спешит выносить суждение о новом знакомце. Она держалась вежливо, однако подчеркнуто холодно.
В четыре часа она поднялась из-за столика и дернула за шнурок звонка, висевший возле камина.
– Хочешь попросить, чтобы принесли чай, Сабина? – осведомился Чарльз. – Самое время.
Встав, мисс Эбернетти увидела, что пламя в камине почти погасло.
– Надо позвать Минтера, пусть подбросит еще угля, – произнесла она.
– Незачем беспокоить Минтера. У него и так много работы. Я сам займусь очагом, – возразил ее брат.
Где-то в глубине дома раздался еще один звонок. По лицу Чарльза Эбернетти скользнуло выражение досады.
– Это матушка, – бросил он.
– Я схожу, – безмятежно откликнулась его сестра. – Ей пора принять лекарство.
– Мне кажется, – рассеянно произнес Холмс, глядя, как наш хозяин управляется с камином, – чтобы вести такое обширное хозяйство, требуется немало слуг. – Похоже, Чарльз его не слышал, но Холмс упорно продолжал: – Достойно восхищения, что мисс Эбернетти взяла на себя роль сиделки.
– Она сама на этом настояла, – пояснил Чарльз. – А пока моя сестра в отлучке, господа, мы могли бы отведать чудесного портера.
Он подошел к графину, стоящему на буфете.
– Портер не просто чудесный, – оценил Холмс, отпив глоток, – он поистине великолепный.
Чарльз покраснел от удовольствия.
– Из моих собственных погребов. Я принесу вам бутылочку.
– Ну что вы. Мы уже скоро уходим.
– Простите, что оставила вас одних, – проговорила мисс Эбернетти минуту спустя. – А где Чарльз? Сейчас Минтер принесет чай.
– Кажется, ваш брат пошел в винный погреб.
Из очага выскочил кусок угля и упал на ковер. Сабина вздрогнула всем телом, схватила щипцы и кинула уголь обратно на решетку. Некоторое время она осматривала ковер в поисках возможных повреждений, а мой друг, в свою очередь, изучал ее, сидя в кресле.
Вскоре вернулся Чарльз, держа под мышками по бутылке. В нем произошла разительная перемена: побледневшее лицо покрылось испариной, а руки тряслись, когда он ставил бутылки на стол.
– Слушайте, Эбернетти, да вы больны! – воскликнул Холмс.
– Чарльз, иди сюда, присядь. – Сестра подвела его к креслу с подголовником и печально взглянула на нас через плечо. – Мой брат страшно боится тесного замкнутого пространства. Чарльз, тебе следовало послать туда Минтера.
– Конечно, ты права. – Чарльз промокнул лоб платком. – Но он терпеть не может спускаться в погреб.
– В этих погребах так душно, – согласился Холмс. – Сожалею, что ваша доброта заставила вас вынести подобные неудобства.
– Не беспокойтесь об этом, дорогой друг. Это всего лишь моя дурацкая причуда, скоро все пройдет.
После чая мы откланялись, пообещав прийти снова в ближайшее воскресенье, днем, чтобы сыграть еще одну партию. Едва мы вышли, все добродушие, которое Холмс изображал перед Эбернетти, улетучилось, и он вновь впал в задумчивость.
– Что ж, Холмс, – произнес я, – мы не подвинулись к разгадке тайны, если здесь вообще есть какая-то тайна. Для меня все вполне ясно. Любящие дети, только и всего. Хотя эта пара – довольно грустное зрелище. По крайней мере, нам известно, что их мать существует.
– А откуда нам это известно, Ватсон?
– Но вы же сами слышали. Она звонила, чтобы к ней пришли.
– Где-то в доме раздался звонок, вот и все. Но вы правы, эта пара – зрелище печальное. Однако здесь имеются свои подводные течения, Ватсон, притом, быть может, довольно опасные. На это указывает несколько мелких происшествий, которые вы совершенно проглядели.
– Хотелось бы услышать от вас разъяснение.
– Через неделю, в это же время, я уже разгадаю их секрет. Думаю, он окажется более зловещим, чем вы можете себе представить.
– Вам видней. Хотя жаль, что вы так ревниво относитесь к плодам своих рассуждений.
По-моему, чрезмерное тщеславие Холмса нередко побуждает его напускать тумана – на тот случай, если он ошибается в своих предположениях. Если же он окажется прав, то предъявит разгадку жестом фокусника, извлекающего кролика из шляпы.
– Предстоит еще многое раскопать, прежде чем я смогу поведать вам подробности этого дела. Но я весьма ценю вашу помощь.
– Кажется, я внес не такой уж большой вклад, – несколько уныло отозвался я.
– Просто вы сами о нем не подозреваете. Вы знакомы с доктором Халлиуэллом?
– Нет, но я могу поискать его имя в медицинской картотеке.
– Заранее благодарен. А вот и кэб. Подзовите его, Ватсон. Думаю, сегодня мы ляжем пораньше. Завтра нам предстоит много работы…
Холмс встал и куда-то ушел еще до того, как я вылез из постели. Вернулся он около полудня. На сей раз мой друг являл собой еще более поразительное зрелище: он предстал передо мной в грубой одежде и подбитых гвоздями сапогах английского рабочего, кепка сдвинута на затылок, шарф повязан небрежно; к тому же сегодня утром он явно не брился.
– Я ходил наниматься на работу, Ватсон, – произнес он с усмешкой.
– И преуспели?
– На Гровнер-сквер – нет.
– Вы попытали счастья у Эбернетти?
– Я решил, что им может понадобиться кучер или конюх, и вошел через конный двор. Но там довольно-таки пусто, Ватсон. Ни экипажа, ни лошадей, а в домике конюха никого нет. Минтер, видимо, заметил меня из людской и вышел. Прогнал меня весьма грубо. Не правда ли, странно, что старый дворецкий – единственный слуга, о котором нам известно? Ни горничной, ни лакея. И, судя по всему, никаких конюхов и возниц.
– Но из слов миссис Бертрам я понял, что слуг рассчитали.
– Да. И я полагаю, что это важные сведения.
– Они означают, что Эбернетти больше не могут себе позволить содержать такой штат, только и всего.
Холмс фыркнул:
– От вашего внимания ускользает весьма многое, Ватсон.
– Но кое-что от меня не ускользнуло. – Я стоял у окна, говоря это. – На той стороне улицы торчит какой-то мальчишка и наблюдает за нашей квартирой. Его вид соответствует приметам того уличного мальчишки, который недавно приходил к нам и спрашивал меня. Моя врачебная помощь ему не требовалась, и миссис Хадсон прогнала его, но он по-прежнему околачивается возле дома. Он наверняка видел, как вы входили, Холмс.
Мой друг подошел и встал рядом со мной. Юнец, прислонившийся к фонарному столбу, был одет в пальто на два размера больше, чем нужно; на голову он натянул матерчатую кепку. Между шарфом и кепкой виднелась лишь небольшая часть его лица, но время от времени он поглядывал на наше окно.
– События развиваются стремительно, нам не следует от них отставать, – пробормотал Холмс. – Вы сверились с картотекой?
– Займусь этим сразу же после ланча.
– Ну а я отправляюсь в Докторс-Коммонс [35] , после чего вот эту бутылку коньяка, что стоит на буфете, мы принесем в дар мистеру Чарльзу Эбернетти, дабы отблагодарить его за вчерашнюю любезность.
Когда мы снова увиделись, землистые щеки Холмса рдели от мрачного возбуждения.
– Ну, что вам удалось выяснить о докторе Халлиуэлле? Мы можем с ним связаться?
– Только на спиритическом сеансе. Он уже год как умер.
Холмс издал странный смешок.
– Я тоже провел этот час не без пользы. Сейчас я надену свой маскарадный наряд, Ватсон, и мы двинемся.
Мы прибыли на Гровнер-сквер. Мисс Сабины Эбернетти не оказалось дома, но мистер Чарльз Эбернетти встретил нас сердечно, хотя и не без известного удивления.
– Видите ли, мы оказались неподалеку и решили, что вы не откажетесь принять от нас небольшой подарок в благодарность за ваше гостеприимство. – Холмс широким жестом извлек бутылку.
Как я и предполагал, польщенный Чарльз пригласил нас в маленькую гостиную, усадил в кресла и позвонил, чтобы принесли чай.
– Нельзя ли поинтересоваться, как себя чувствует миссис Эбернетти? – спросил Холмс, являя собой воплощенную заботливость.
Несколько минут Чарльз молча его разглядывал и в конце концов произнес: