– Думаете, нас представят их матери?
– Не сомневаюсь.
Туман окутал Лондон. Церковные колокола звучали приглушенно и меланхолично. Поздним утром туман не рассеялся, и я поразился, когда Холмс предложил нам прогуляться до Гровнер-сквер пешком.
– В этой мгле? Да вы с ума сошли, Холмс! Чего ради…
– Я хочу прибыть на Гровнер-сквер в определенном состоянии ума, и в этом мне способен помочь лишь туман. Если не желаете сопровождать меня, оставайтесь у своего уютного камелька, но если вам хочется пережить одно из наиболее странных приключений, какие вам доводилось заносить на бумагу, а я-то знаю, как вы любите протоколировать наши небольшие расследования, – тогда надевайте шляпу, пальто, самый теплый из ваших шарфов, берите самую прочную вашу трость… ах да, и ваш армейский револьвер.
– Мой револьвер, Холмс? Уж не думаете ли вы, что эта парочка представляет для нас угрозу?
– Будет разумно приготовиться к любой неожиданности.
Следующие полчаса не принесли мне решительно никакого удовольствия. Я льщу себе мыслью, что не отношусь к числу впечатлительных натур с чрезмерно развитым воображением, но я буквально чувствовал, как туман ощупывает меня своими призрачными пальцами. Фонарные столбы высились как маяки: к ним приближались с радостью, а удалялись от них с неохотой. Палая листва на тротуарах шуршала, словно за нами кто-то бежал. Мне поминутно хотелось обернуться, и я с трудом удерживал себя от этого. Когда мы пересекали Оксфорд-стрит, из мглы, подобно экипажу-призраку, зловеще выдвинулась коляска. Я вздрогнул.
– А мы ведь почти у цели, Ватсон, – усмехнулся Холмс.
– Мейфэр, можно сказать, вымер. Все разумные люди сидят дома.
Чарльз Эбернетти не проявил ни малейшего удивления или любопытства, увидев, что его новый знакомый подстригся и сбрил усы. Он с прежним радушием встретил нас и проводил в маленькую гостиную, прямо к камину.
– Как вы промокли! – воскликнул он.
– Мы шли пешком.
Чарльз заморгал:
– В такой туман? Как необычно!
– Нельзя ли нам увидеть леди Эбернетти? – отрывисто спросил Холмс.
– А вот и Сабина. Видишь ли, Саби, эти господа желают сейчас же увидеть матушку.
– Боюсь, она задремала, джентльмены. Но будьте уверены, мистер Холмс, доктор Ватсон, нынче же днем вы с ней встретитесь.
Бледность мисс Эбернетти особенно бросалась в глаза по контрасту с ее темно-бордовым платьем из мериносовой шерсти с отделкой из бархата и кружев, собранным элегантными складками на небольшом турнюре. Она обращалась к моему другу без особой теплоты, однако и без явной враждебности.
– Может быть, пока сыграем партию-другую? – предложил Чарльз.
На лице сыщика промелькнуло выражение досады, но он пожал плечами и уселся за столик. Какое-то время мы играли в этой напряженной атмосфере. Похоже, все испытывали неловкость. Лишь Чарльз, казалось, стремился придать нашей встрече нечто дружеское. Я заметил, что мой друг внимательно за ним наблюдает. Судя по всему, молодой человек пребывал в сравнительно неплохом расположении духа, не очень-то естественном в сложившихся обстоятельствах.
В дверь постучали. Явился высокий сухопарый дворецкий.
– Что случилось, Минтер? – брюзгливо спросил Чарльз. – Я не звонил.
– Посыльный только что принес вот это, сэр. – Дворецкий вошел с письмом на серебряном подносе.
Чарльз, извинившись, вскрыл конверт:
– Это от Рэнделла Берка.
– Один из друзей моего брата по актерскому обществу, – пояснила Сабина.
– Рэнделл куда-то задевал сценарий и хочет позаимствовать мой. Господа, боюсь, мне придется ненадолго вас покинуть.
– Как, Чарльз, ты выйдешь в такую ужасную погоду? – запротестовала его сестра.
– Он живет на Брук-стрит, это совсем рядом. Пройтись быстрым шагом мне только на пользу. Если уж наши друзья пришли сюда с самой Бейкер-стрит, то я как-нибудь сумею пробежаться за угол и обратно. Жаль, что приходится прерывать игру, но делать нечего.
Холмс подошел к эркеру и отвел занавеску. Вскоре мы увидели, как Эбернетти в пальто и шарфе торопливо идет мимо железной ограды.
– Нельзя ли нам сейчас увидеть вашу мать? – Он повернулся к мисс Эбернетти.
– Узнаю, проснулась она или нет. – Она потянула за шнурок звонка. – А пока, может быть, выпьете чаю?
– Мисс Эбернетти, мы с вами понимаем, что это не визит вежливости, а деловая встреча. Пожалуйста, разрешите мне увидеть вашу мать. Немедленно.
– Мистер Холмс, – она приблизилась к нему и очень серьезно посмотрела ему в лицо, – прошу вас, примите мои извинения за те слова, которые я сказала вам в пятницу вечером. Мы с сестрой уже много лет пребываем не в лучших отношениях, но меня все равно поражает, что она решила нанять сыщика, чтобы за нами следить. Вам известны ее мотивы?
– Я не вправе обсуждать мотивы миссис Бертрам, – сухо ответил Холмс.
Вновь появился Минтер, толкая перед собой чайный столик. Холмс отверг предложенное угощение и опять обратился к окну. Чувствуя некоторое смущение, я согласился выпить чаю и присоединился к мисс Эбернетти, но отказался от печенья с тмином.
– Вы смотрите, не идет ли Чарльз? – поинтересовалась Сабина почти спокойным тоном. – Он наверняка скоро будет.
Она не спеша пила чай, поддерживая со мной бессвязную беседу о пустяках. Холмс не выказывал нетерпения: напротив, его лицо делалось все мрачнее. Когда наконец в глубине дома зазвучал звонок, в его глазах блеснула насмешка.
– Полагаю, ваша мать наконец готова принять нас. Мы поднимемся.
Нервы мои были напряжены после нашей странной прогулки сквозь туман, и теперь, в этом сумрачном проходе, я чувствовал липкий холод, словно этот туман впитался в стены. Сабина как тень скользила впереди нас. И вот она приблизилась к двери комнаты, где лежала больная.
– Матушка, я привела двух джентльменов, они хотят вас видеть.
Она толкнула дверь.
В кровати с пологом сидела фигура, едва различимая в сумраке. Седые вихры, выбившиеся из-под чепчика с оборками, свешивались на лоб. На сером от старости и болезни лице выделялись сердитые глаза, смотревшие на нас. Она подняла руку, в которой сжимала палку.
– Это еще что? Вы же знаете мои распоряжения. Я не желаю никого видеть! – сварливо закричала она пронзительным голосом. – Убирайтесь, убирайтесь все. Вон отсюда и больше не показывайтесь мне на глаза!
– Матушка, не надо так волноваться. – Дочь приблизилась к больной, но та остановила ее взмахом палки.
Я никогда не забуду последовавшую сцену. Уже не помню точных слов, однако в моей памяти навсегда сохранятся те интонации, с которыми изрыгались эти ужасающие проклятия, страшные оскорбления и ругань, метившие в самое сердце нашей спутницы. Я ощутил глубочайший стыд из-за того, что невольно стал причиной унижения и замешательства мисс Эбернетти.
Она хладнокровно выдержала все эти нападки, однако в конце концов повернулась к нам и спросила негромким дрожащим голосом:
– Это все? Вы довольны?
Холмс развернулся и вышел из комнаты. Я тотчас же последовал за ним. Резкий голос преследовал нас и на лестнице. В вестибюле мисс Эбернетти повернулась к нам. Вид ее был мрачен. На смертельно бледном лице глаза казались особенно большими и темными.
– Мисс Эбернетти, приношу вам мои глубочайшие извинения. Позвольте пожелать вам доброго дня, – произнес Холмс. – Минтер, подайте мой ольстер.
Престарелый дворецкий замер у парадной двери.
– Значит, вы уходите, – быстро отозвалась она. – А вы не хотите дождаться брата? Разве перед ним вам не следует извиниться?
– Будьте любезны передать ему мои сожаления. Пойдемте, Ватсон, нам пора.
– Позвольте, я хотя бы пошлю Минтера на угол, чтобы он поймал кэб.
– Благодарю вас, мы вернемся тем же способом, каким и пришли, то есть пешком.
Я подавил стон, с трудом влезая в промокшее пальто и беря трость.
– Мисс Эбернетти наверняка очень смутилась из-за того, что мы присутствовали при этой сцене, – заметил я, когда мы выбрались на площадь. – Надеюсь, теперь вы удовлетворены.
Я не мог скрыть ноток неодобрения.
Холмс крепко взял меня под руку:
– Больше ни слова.
Мы дошли до угла, и тут он внезапно развернулся:
– Пойдемте, Ватсон, я хочу перемолвиться словечком с леди Эбернетти.