Мистер Шерлок Холмс крайне редко отказывался от представившейся ему возможности расследовать криминальное происшествие. За всю историю наших с ним тесных отношений подобное припоминается мне с трудом, и бывало это, лишь когда несравненный ум его занимало дело особой важности, не позволявшее ему отвлекаться на что-то другое.
Обычно, однако, правилом его было не отказывать никому и не упускать случай лишний раз потренировать свою наблюдательность и способности к дедукции, которые мне посчастливилось видеть в действии и описывать. Ни одна мелочь не казалась ему несущественной и не избегла его внимания. Я могу только благодарить великое множество клиентов, чьи неприятности и затруднения при всей их незначительности и банальности выводили Холмса из состояния депрессии, в которое он был склонен погружаться, когда ум его не был занят работой и бездействовал.
Если в записках моих наибольшее место занимает описание мрачных и кошмарных преступлений и случаев из ряда вон выходящих, то это лишь потому, что, вопреки трагическому финалу некоторых историй, читателям они доставляют особое удовольствие. Данную же историю я, напротив, излагаю в качестве примера дела, которое, несмотря на свою простоту, так выделяющую его из ряда других дел, расследованных моим другом, являлось крайне важным и неотложным для тех, кого касалось непосредственно.
Произошел этот случай в конце октября 1886 года, в утро, когда Лондон наслаждался исключительно ясной погодой, характерной для так называемого “короткого лета святого Луки”. День был таким теплым, что я распахнул окно нашей гостиной и наблюдал за оживленной и густой толпой пешеходов, заполнивших улицу. Холмс углубился в чтение “Таймс”, окруженный валявшимися в беспорядке листами уже прочитанных “Кроникл”, “Стэндард телеграф” и “Пост”.
Простояв так у окна минут пять и следя, как течет внизу поток прохожих, я прервал это занятие, заметив вскользь:
– А вот и клиент, Холмс, там внизу к нам направляется. Так что лучше вам убрать этот ваш газетный ворох.
Мой друг поднял на меня удивленный взгляд и настороженно повернул голову в сторону двери – так гончая ждет заветного “у-лю-лю” доезжачего, – а потом сказал:
– Я ничего не слышу внизу, кроме толкотни миссис Хадсон. Почему вы решили, что к нам направляется клиент?
Я удовлетворенно хмыкнул, ибо, должен признаться, замешательство моего друга доставило мне некоторое удовольствие. Встав, Холмс присоединился ко мне у окна и стал оглядывать улицу, желая понять, что там могло привлечь мое внимание. По лестнице по-прежнему никто не поднимался, и Холмс перевел на меня вопрошающий взгляд.
– Вот там, – сказал я, указывая на даму, разглядывавшую витрину лавки напротив нашей двери через улицу, – стоит женщина. Это наш клиент.
– И что заставляет вас сделать такое умозаключение? Поясните.
– Когда я вижу, – начал я, подражая речи моего друга в подобных случаях, – как дама, выйдя из кэба, его отпускает, я делаю вывод, что приехала она по делу, которое, как она полагает, займет время большее, нежели несколько минут, иначе она велела бы кэбмену подождать. Тот факт, что кэб остановился непосредственно возле нашей двери, убеждает нас в том, что направляется она куда-то поблизости. Когда дама начинает мерить шагами противоположный тротуар, проделывая это не единожды, а целых четыре раза, я заключаю, что она крайне взволнована чем-то и колеблется перед принятием трудного решения. И хотя вот уж несколько минут, как она не сводит глаз с витрины переплетной мастерской напротив, сомневаюсь, чтоб в витрине этой находилось нечто, способное вызвать у нее такое к себе пристальное внимание. Кем же может быть указанная дама, как не клиенткой мистера Шерлока Холмса?
– Цепь умозаключений, вами построенных, конечно, безукоризненна, Ватсон. Однако… а, вот и сама дама идет, чтобы рассеять все сомнения!
Дама тем временем повернулась и с решительностью, говорящей о том, что всем колебаниям положен конец, перешла улицу. Зазвенел дверной звонок, и мы услышали женский голос, осведомлявшийся, дома ли мистер Холмс, – сигнал, по которому мой друг поспешно собрал газетные листы и кинул весь ворох в соседнюю спальню. Он успел сменить халат на сюртук прежде, чем миссис Хадсон, постучав в дверь, объявила: “Миссис Сесил Форрестер!”
Дама была немолода, но стройности и грациозности ее фигуры вкупе с живостью походки и манер могли позавидовать и более молодые представительницы ее пола. Она была хорошо и по моде одета в синее платье – скромное и в то же время элегантное. Приятное лицо ее омрачали забота, тревога и усталость, а кроме того, в ней все еще чувствовалась нерешительность. Она переводила взгляд с Холмса на меня и обратно, и мой друг двинулся ей навстречу.
– Я Шерлок Холмс, миссис Форрестер, а это мой друг и коллега доктор Джон Ватсон. Прошу вас сесть и рассказать мне о том затруднении, которое привело вас ко мне.
Посетительница села в кресло, а Холмс расположился напротив. Секунду она молчала – сидела, уставившись на ковер, и нервно ломала руки. Затем, глубоко вздохнув, словно приготовившись к худшему, она подняла взгляд.
– Мистер Холмс, я приехала к вам, потому что не знаю, что мне делать и к кому другому могла бы я обратиться за помощью. За последние недели из моего дома исчезло несколько ценных вещей, и только вас я могу просить найти преступника.
– Не сомневаюсь, что полиция могла бы… – начал было Холмс, но клиентка прервала его.
– Полиция понятия не имеет о действительном виновнике, – с некоторым раздражением возразила она. – Муж по моему настоянию вызвал полицию, но всё, на что они оказались способны, – это обвинить мою горничную Сару, которая, я уверена, ни сном ни духом не знала о случившемся.
– Может быть, – мягко заметил Холмс, – вы сумеете в точности описать нам происшествие с тем, чтобы мы могли составить о нем обоснованное мнение.
– Конечно, мистер Холмс. – Она помолчала секунду, словно собираясь с мыслями, а затем начала рассказ: – Мой муж – заместитель управляющего в страховой компании “Уильямс и К°”. Он получает хорошее жалованье, да и у меня есть собственные средства, так что живем мы в нашем доме в Кэмбервелле на широкую ногу. Мы уже двенадцать лет как состоим в браке, и все у нас шло прекрасно до недавнего времени.
Страховая компания мужа в последние несколько месяцев расширила поле деятельности, сотрудников стало не хватать, и Сесилу сейчас приходится проводить в Сити больше времени, чем обычно, поэтому дома вижу я его теперь меньше, чем раньше. Два месяца назад я обнаружила первую пропажу. Я искала рецепт в ящиках письменного стола моего мужа и заметила, что один ящик выдвигается с трудом, но все же ящик выдвинулся – оказалось, что в щели застряла лежавшая в глубине коробочка. Я знала эту коробочку, в ней находились запонки мужа – золотые с бриллиантовой вставочкой. Запонки эти я подарила Сесилу на его день рождения. Коробочку я нашла пустой, что показалось мне странным, так как надевал эти запонки Сесил только по особым поводам и вряд ли стал бы щеголять ими на работе. Я решила спросить его, но в тот вечер он опять задержался на работе, сама же я отправилась в театр с друзьями и, вернувшись поздно, забыла о своем намерении.
Три недели назад я заметила, что золотых часов с репетиром, которые муж получил в наследство от деда, нет в футляре. Однако я вспомнила, что у часов испортился бой и Сесил пообещал отправить их часовщику – почистить и настроить. Совершенно естественно было предположить, что часы находятся у часовщика, и перестать думать об этом.
Однако в прошлую среду я волей-неволей сопоставила все эти факты. Дело в том, что в этот день я собралась заняться покупками, после чего выпить чаю у подруги, так как в этот день с полудня отпускаю слуг. Перед уходом я из моей шкатулки с драгоценностями вынула брошь, шкатулку же положила на место – в ящик туалетного столика. Когда, вернувшись домой, я хотела положить брошь на место, то увидела, что в шкатулке рылись, и к ужасу своему обнаружила пропажу очень дорогого кольца с изумрудом. Я весьма тщательно обыскала шкатулку и весь ящик, думая, что, может быть, кольцо случайно вывалилось, но все было тщетно. Кольцо это дорого мне еще и потому, что это память о матери, поэтому, когда Сесил вернулся, он застал меня очень расстроенной.