– Вы были знакомы с этой работой Рембрандта до того, как в прошлом месяце посетили Новый колледж?
– Лишь понаслышке, сэр.
– И вы никогда ее раньше не видели? – не без удивления спросил Холмс.
– Никогда.
– А коллекцию доктора Гиддингса вы знаете давно?
– Пожалуй, уже больше двадцати лет.
Холмс несколько мгновений обдумывал эти ценные сведения.
– А каково было ваше впечатление об этой картине, когда вы ее наконец увидели?
Бойкий Симкинс впервые выказал признаки некоторого замешательства.
– Пожалуй, сэр, если говорить откровенно, меня она несколько разочаровала.
– Вы сочли, что это не очень хорошая картина?
Кустистые брови реставратора нахмурились.
– Нет-нет, мистер Холмс, ничего подобного. Мне бы не хотелось, чтобы вы подумали, будто я хоть сколько-нибудь усомнился в качестве самого шедевра. Речь идет лишь о том, что… Видите ли, я помню, как много лет назад обсуждал это произведение с другим моим клиентом, который видел его в Голландии и не жалел похвал его теплым светящимся тонам. Но в Оксфорде я увидел картину, с которой на каком-то этапе ее существования очень дурно обошлись. Ее покрывал толстый слой старого бесцветного лака. А если еще учесть, что в церкви весьма скудное освещение, легко понять, что мне было очень трудно рассмотреть штрихи и детали.
– И вы пришли к выводу, что ее нужно хорошенько очистить и что лишь тогда вы сможете дать заключение, необходимо ли проводить дальнейшую реставрацию.
– Именно так, мистер Холмс. Мы сделали предварительную оценку и запросили определенную сумму за первый этап работы. Разумеется, ректору и совету потребовалось некоторое время, чтобы рассмотреть наше предложение. Они дали ответ, – он снова заглянул в стопку бумаг, вынутых из бюро, – первого октября. Мы договорились, что заберем картину неделю спустя, восьмого числа.
– Но вы этого не сделали?
– Нет. Восьмого утром мы получили телеграмму, где сообщалось, что наш визит в этот день все-таки не совсем удобен, и предлагалось назначить другое число.
– У вас не было причин усомниться в подлинности телеграммы?
– Решительно никаких.
– А скажите, мистер Симкинс, – проговорил Холмс, – скажите мне как человек, хорошо знакомый с миром картин, торговцев и коллекционеров… Как по-вашему, трудно ли сбыть с рук такое знаменитое полотно?
– Пожалуй, очень трудно.
– Но возможно?
Склонив голову набок, Симкинс задумался.
– Конечно, существуют страстные коллекционеры, которые ни перед чем не остановятся, лишь бы заполучить то, чего не могут честно приобрести.
– А существуют ли международные шайки, которые как раз тем и занимаются, что удовлетворяют желания подобных любителей живописи?
– Увы, такие тоже есть, мистер Холмс.
– А вы, случайно, не знаете, как выйти на связь с такой шайкой? – спросил Холмс с обезоруживающей непринужденностью и стал внимательно наблюдать, как на это откликнется собеседник.
От негодования тучный Симкинс словно бы раздался еще сильнее.
– На что вы намекаете, мистер Холмс?
– Всего лишь на то, что к человеку вашей профессии могут время от времени обращаться разного рода сомнительные личности – возможно, требующие изготовить убедительную подделку или подтвердить ложную атрибуцию. Я уверен, что “Симкинс и Стритер” никогда не стали бы сознательно иметь дело с такими негодяями, но меня бы удивило, если бы вы не сумели опознать некоторых из них.
– Мы знаем, от кого следует держаться подальше, если вы это имеете в виду, мой юный господин, – признался Симкинс, еще не вполне сменив гнев на милость.
– Только это, и ничего больше, – с улыбкой подтвердил Холмс. – Простите, но вы, возможно, смогли бы назвать мне имена некоторых злодеев? – Собеседник упрямо покачал головой, и Холмс продолжал: – Понимаете, кто-то намеренно ввел вас в заблуждение, а потом выдал себя и своих сообщников за представителей “Симкинса и Стритера”. И этот кто-то действовал весьма профессионально. Ergo [14] , я делаю вывод, что он не новичок в деле похищения и продажи предметов искусства.
– Что ж, сэр, если вы так ставите вопрос… Есть, есть несколько человек, которые заслуживают того, чтобы их деяния хорошенько расследовали. Полиция могла бы допросить их – и не только допросить. Нет-нет, не то чтобы я выдвигал какие-то обвинения… – Он отыскал чистый клочок среди россыпи бумаг и бумажек, усеивавших его стол подобно конфетти, и, взяв с подставки перо, написал три имени. – Что ж, мистер Холмс, надеюсь, эти имена помогут вернуть “Рождество” в Новый колледж, хотя, боюсь, оно теперь на много-много лет исчезло из виду.
На обратном пути Шерлок Холмс старался в точности припомнить все сведения, имеющие отношение к делу, которое он взялся расследовать. И все приводило его к одному странному, но неизбежному выводу. Однако можно ли найти доказательства? Он твердо решил отыскать их, если это вообще в человеческих силах.
Руководствуясь этим намерением, он уже после того, как сгустилась тьма, покинул Гринвилл в теннисных туфлях, старых брюках и рубашке, имея при себе фонарь и экземпляр “Таймс”. Он отсутствовал два часа и возвратился победителем. Ему оставалось нанести еще один визит, но для этого следовало дождаться завтрашнего вечера.
Часы на колокольне гринвиллской церкви били шесть, когда Холмс пешком отправился в Магдален-колледж, расположенный неподалеку. Подойдя к квартире Хью Маунтси, он обнаружил, что входная дверь не заперта, а изнутри доносятся голоса. Он дерзко постучал, и дверь открыл рыжеволосый молодой человек весьма беспутного вида, во фраке и с бокалом шампанского.
– Да? – томно произнес он.
Холмс протянул ему свою визитную карточку. Тот взял ее и придирчиво рассмотрел.
– Скажи-ка, Хьюффи, – обратился он к кому-то в глубине квартиры, – мы знаем человека по имени Шерлок Холмс? – Это имя он произнес не без веселого удивления.
– Нет. Пускай уходит, – донесся ответ.
– Убирайтесь-ка, любезный, – проговорил рыжий, возвращая карточку Холмсу.
Но прежде чем дверь закрылась, Холмс вручил ему конверт:
– Пожалуйста, передайте мистеру Маунтси.
Он встал на лестничной площадке и начал мысленно считать. Когда он добрался до тридцати двух, все тот же страж снова открыл дверь.
– Мистер Маунтси говорит, что вам лучше войти, – объявил он.
– Я полагал, что он так и скажет, – признался Холмс.
Он вошел в роскошно обставленную комнату. В одном ее конце виднелся стол, накрытый на четверых; сверкали столовое серебро, хрусталь, крахмальная скатерть. Вокруг горящего камина стояли кресла, в одном из которых раскинулся хозяин квартиры – достопочтенный Хью Маунтси, темноволосый молодой человек, долговязый и фатоватый. Он держал письмо Холмса за уголок, между большим и указательным пальцами.
– Зачем вы принесли мне эту чепуху? – требовательно осведомился он.
Глядя на аристократа сверху вниз, Холмс вспомнил уничижительные высказывания церковного сторожа Нового колледжа о некоторых вырожденцах, представляющих высшее сословие.
– Будь это чепуха, вы едва ли пригласили бы меня войти, – заметил он.
– Какого черта, кто вы такой? – фыркнул Маунтси.
– В данном случае важно лишь то, что я знаю правду о Рембрандте из Нового колледжа. Помимо всего прочего, я выяснил и вашу роль во всем этом деле.
Спутник Маунтси пересек комнату и схватил Холмса за рукав.
– Может быть, мне научить этого молодчика себя вести, Хьюффи? – спросил он. В следующий миг он уже лежал навзничь, прижимая ладонь к носу, из которого сочилась кровь.
Холмс потер костяшки правой руки.
– Уверяю вас, мне совершенно незачем осложнять вам жизнь. Мне хочется лишь прояснить эту утомительную историю с пропавшей картиной, тогда я смогу спокойно вернуться к своим ученым занятиям. Если вы окажете мне любезность и ответите на несколько вопросов, я тотчас же уйду.
– И как вы намерены поступить с этими сведениями?
– Я изложу руководителям Нового колледжа то, что достойно их внимания.
– Меня это никоим образом не устраивает. Я не собираюсь выдавать друзей.