Да, самое время прикусить язык, потому что раздаются два несомненно злодейских голоса; то, что их обладатели именно злодеи, только злодеи и никем, кроме как злодеями, быть не могут, совершенно очевидно.
Первый злодей (как скоро выяснится, Негоро). Итак, Гэррис, тебе не удается завлечь еще дальше в глубь африканского континента отряд «капитана» Дика Сэнда...
Как известно, кавычки только пишутся, услышать их как будто нельзя, но только не в этом случае. Всякий раз, когда Негоро или его собеседник произносят что-нибудь иронически, они словно бы, по выражению одного поэта, поднимают над головой деревянные кавычки.
Второй злодей (как уже выяснилось, Гэррис). Увы, ты прав, Негоро! Дальше я их затащить не могу. Хорошо еще, что мне удалось заманить их на сотню миль от побережья. Последние дни мой «юный друг» Дик Сэнд не спускал с меня глаз. Я читал в его взгляде горячее желание послать мне полный заряд свинца прямо в грудь, а надо тебе сказать, я совершенно не перевариваю сливовых косточек, которые отпускают в оружейных лавках по двенадцати штук на фунт.
Негоро. Понятно! У меня самого счеты с этим юнцом, и будь покоен, Гэррис, я уплачу по ним сполна и даже с процентами! Ха-ха!
Гена (очень тихо). А! Я их узнал! Это же Негоро с Гэррисом... ну, те самые работорговцы, которые...
Профессор. Тсс!
Негоро. Гэррис!! Мне послышался какой-то шорох в зарослях папируса! Где мое ружье?
Слышно, как он взводит курок. Молчание.
Гэррис. Ничего нет, это тебе почудилось. За те два года, что мы не виделись, ты, приятель, отвык от лесных шумов. Но это не беда, скоро опять привыкнешь. Расскажи-ка лучше о своих приключениях.
Негоро. Ты называешь это приключениями, Гэррис? Да будет тебе известно, что меня арестовали по обвинению в работорговле и приговорили к пожизненному заключению на каторге в Сан-Паоло-де-Луанда.
Гэррис. Тысяча чертей! Готов поклясться, я предпочел бы виселицу!
Негоро. Повешенный не может бежать, Гэррис, тогда как мне это удалось, после чего я полтора года прозябал в Окленде без единого доллара. Чтобы не умереть с голоду, мне пришлось браться за любую работу...
Гэррис. Работу? Неужели ты работал, словно какой-нибудь честный человек?
Негоро. Работал, Гэррис, пока мне не представился счастливый случай. В Оклендский порт пришло китобойное судно «Пилигрим», и я сумел устроиться на него судовым коком. За неимением лучшего капитан Гуль согласился нанять меня. Спустя несколько дней «Пилигрим» отчалил от берегов Новой Зеландии...
Гэррис. Но, насколько я понял из слов моего «юного друга» Дика Сэнда, корабль вовсе не намеревался плыть к берегам Африки. Каким же непонятным образом судно попало сюда?
Негоро. Клянусь черным флагом наших коллег пиратов, ты угодил в самую точку, Гэррис! Я проявил поистине дьявольскую хитрость. «Пилигрим» действительно направлялся совсем не в Африку, куда было нужно мне, а в Вальпараисо. Но через три недели после выхода из Окленда капитан Гуль и все матросы, по счастью, погибли во время охоты на кита. На борту «Пилигрима» остались беспомощные пассажиры, пятеро негров – все пятеро отменные силачи и, вообрази только, Гэррис, свободные люди – да два моряка. Молодой матрос Дик Сэнд и судовой кок Негоро.
Гэррис. Понимаю! И судовой кок вступил в должность капитана!
Негоро. Нет, Гэррис. Я рассудил, что мне это не удастся. Но я понял и то, что твой «юный друг» – сущий младенец в мореходстве: он умел определять место своего корабля в открытом море только при посредстве компаса. И вот в один прекрасный день, вернее, в одну прекрасную ночь я подложил под компас железный брусок и тем отклонил стрелку. «Пилигрим», подхваченный сильной бурей, сбился с курса. Дик Сэнд и не подозревал, что мы обогнули мыс Горн, но я, Гэррис, я видел его в тумане. Вскоре после этого я убрал брусок, и стрелка компаса приняла нормальное положение. Судно, гонимое ураганом, стремглав понеслось на северо-восток и разбилось у африканского берега, как раз в тех местах, куда я хотел попасть.
Гэррис. И как раз в это время случай привел меня на берег – словно нарочно, чтобы встретить тебя и послужить проводником твоим «симпатичным» спутникам... (Хохочут оба.) А теперь скажи, как ты собираешься с ними разделаться?
Негоро. Одних продам в рабство, а уж других...
Гэррис. Понятно. Кого ты собираешься продать?
Негоро. Негров. За старика, пожалуй, немного выручишь, но остальные четверо – крепкие молодцы, и на невольничьем рынке за них дадут хорошую цену.
Гэррис. Еще бы! Негр, родившийся в моей родной Америке, – о, это редкий товар на африканских рынках! Молодец, Негоро! Узнаю прежнюю хватку коммерсанта, знающего толк в черном товаре!
Гена (все-таки он не выдержал). Вот подлецы! Правда, Архип Архипыч? Надо же – людьми торгуют! И еще хвалятся!
Профессор. Гена! Я же предупреждал!..
Но поздно.
Негоро. Слышишь, Гэррис? А ты уверял, будто я разучился понимать шум джунглей! Нас подслушивают, и я знаю, кто именно: твой «юный друг», этот проклятый пятнадцатилетний «капитан»! Ну, постой же! (Стреляет.)
Гена (в панике). Архип Архипыч! Бежим!
Топот ног, треск раздвигаемых и ломаемых веток и сучьев – словом, шум бегства и погони, сопровождаемый еще и выстрелами, пока Архип Архипович не остановится, задохнувшись.
Профессор. Да погоди ты, Гена! Кажется, мы от них оторвались. А главное, совершенно незачем было мчаться сломя голову! Ты позабыл, что у меня всегда с собой дистанционное управление нашей машиной и я в любой миг могу перенести нас с тобой куда угодно... Ффу... (Отдувается.) Но я вижу, джунгли не пришлись тебе по нраву?
Гена. Да уж! На море как-то лучше!
Профессор. Если так, будь наконец по-твоему!
В один миг исчезают все шорохи и шумы джунглей. Слышны плеск волн о корабельный борт и скрип снастей под ветром.
Гена. Море! Паруса! Вот здорово-то!.. Архип Архипыч, это мы на «Пилигриме», да? И Дик Сэнд здесь?
Профессор. Нет уж! На сей раз наступила моя очередь выбирать маршрут, и это совсем не «Пилигрим». Это... «Забияка»!
Гена. Кто-кто? Забияка? В каком смысле?
Профессор. В переносном, разумеется. И не «кто», а «что». Так называется это судно, или, точнее говоря, паровой клипер, – «Забияка». Он принадлежит русскому флоту и в некотором смысле русскому писателю – Константину Михайловичу Станюковичу. Ведь это про него я...
Но профессора перебивает и заглушает матросский говор.
Молодой матрос. ...А вот что еще, братцы, мичман рассказывал про арапчонка-то, которого намедни в океане спасли. Он, мичман-то, стало быть, по-ихнему понимает, так арапчонок сам сказывал. Капитан-мериканец, у которого тот в услужении состоял, он, братцы, его каждый день мучил. Чуть что, сейчас в зубы: раз, другой, третий, да в кровь! Не разбирал, анафема, что перед им безответный мальчонка, хоть и негра. У бедняги и посейчас вся спина исполосована. Доктор сказывал: страсть поглядеть!