Граф. Простите меня, я не хотел упустить такой случай. В другой раз он уже не представится. Позвольте мне хоть раз в жизни сказать вам, что...
Луиза. Вы не скажете ни одного слова, граф! И сию же минуту велите отвезти меня домой. Иначе вы поступите как бесчестный человек!
Граф. Ради бога!..
Луиза. Нет, нет и нет!
Граф. Я хочу только сказать вам... Я вас так давно не видел, так давно не говорил с вами... Неужели моя любовь и мои просьбы...
Луиза. Я ничего не хочу слышать!
Граф. Вижу, что вы меня не любите и никогда не полюбите. Ваше письмо мне подало было надежду, но и она меня обманула. Я выслушал ваш приговор и подчинюсь ему. Я прошу только дать мне пять минут – и вы будете свободны.
Луиза. Вы даете слово, что через пять минут я буду свободна?
Граф. Клянусь вам! Клянусь вашим, самым святым для меня именем!
Гена (тихо-тихо). Слышите, Архип Архипыч? Прямо как д'Артаньян выражается! И вообще...
Надо полагать, профессор толкнул его локтем или сделал какой-то иной знак. Так или иначе, Гена, поперхнувшись собственным словом, замолчал.
Луиза (после колебания). Что ж... В таком случае – говорите.
Граф. Выслушайте меня, Луиза! Я богат. Я знатного происхождения. У меня мать, которая обожает меня. С раннего детства я был окружен людьми, которые были обязаны повиноваться мне. И, несмотря на это, я тяжко болен...
Луиза (с участием). Вы больны, граф?
Граф. Да! Болен той болезнью, которою страдает большинство моих соотечественников в двадцать лет, – я утомлен жизнью. Я скучаю.
Луиза. И только?
Граф. Не смейтесь, Луиза! Эта болезнь – мой злой гений. Ни балы, ни празднества, ни удовольствия не сняли с моих глаз тот серый, тусклый налет, который заслоняет от меня жизнь. Я думал, что, быть может, война с ее приключениями и опасностями излечит мой дух, но теперь в Европе установился мир. И вдруг я встретил вас! То, что я почувствовал к вам, не было любовным капризом. Я написал вам, полагая, что достаточно этого письма, чтобы растопить ваше сердце. Но, против ожидания, вы мне не ответили. Я настаивал, ибо ваша холодность меня задевала, но вскоре убедился, что питаю к вам истинную, глубокую любовь. И оттого истинно, глубоко несчастлив!
Луиза. Бедный... (Спохватилась.) Но, может быть, граф, если даже вы не обманываете меня, то обманываете себя? И ваша страсть пронесется, как мгновенный порыв ветра?
Граф (мрачно). Нет, Луиза. Ветер скоро преобразится в губительный ураган. Знайте! Как только я отчаялся вызвать в вашей душе ответную любовь, я случайно встретил старых друзей. Они нашли меня мрачным, скучным и попытались развлечь. Но это им не удалось. Тогда они предложили мне вступить в тайное общество, направленное против императора.
Луиза (в ужасе). Боже мой! Надеюсь, вы отказались?
Граф. Я вам писал, что мое решение будет зависеть от вашего ответа. Если бы вы любили меня, жизнь моя принадлежала бы не мне, а вам, и я не имел бы права распоряжаться ею. Когда же вы мне не ответили, доказав этим, что не любите меня, жизнь потеряла для меня всякий смысл. Заговор? Пусть. Это хотя бы послужит мне развлечением.
Луиза. А если он будет раскрыт?
Граф. Ну что ж... мы погибнем на эшафоте. Я часто думал о самоубийстве, в этом же случае все разрешится само собой: мне не придется накладывать на себя руки.
Луиза. Неужели вы говорите правду? Граф, вы сумасшедший! Или вы... герой?
Граф. Ни то ни другое, Луиза. Я просто скучающий человек. И я люблю вас!..
Архип Архипович и Гена уже оставили этот дом и шагают по городским улицам, а Гена все не может успокоиться.
Гена. Ну и ну! Ничего себе революционер! Заговорщик! В тайное общество только из-за любви да со скуки вступил! Я бы лично такого ни за что не принял. И вот им-то, Архип Архипыч, вы мне д'Артаньяна заменить хотели?
Профессор. Нет, ничего подобного я не хотел и не обещал. А впрочем... Ну, вот скажи, положа руку на сердце: разве между ними нет ничего общего? Разве и д'Артаньян решительно вмешивается в политическую борьбу своей страны и своего времени не из любви к мадам Бонасье?
Гена. Ну и пусть! Зато д'Артаньян, он... он... прямо как пружина! Как сталь! Он...
Профессор. Очень красноречиво!
Гена. Ладно вам смеяться! А про этого даже и не поймешь, кто он. Не то и правда что-то вроде д'Артаньяна, не то какой-то Евгений Онегин скучающий... Интересно, а где все это происходит? В какой книге? И в какой стране? Я что-то не понял.
Профессор. В какой стране? А ты оглянись вокруг. Посмотри на площадь, по которой мы идем.
Гена (потрясен неожиданностью). Это что ж такое, Архип Архипыч? Где это мы? В Ленинграде, что ли?
Профессор. Почему ты так решил?
Гена. Как – почему? Опять смеетесь? А это что, по-вашему, не Медный всадник? Точно, Ленинград!.. Только в нем что-то такое... странное. Не хватает чего-то.
Профессор. Может быть, троллейбусов или автобусов?
Гена. Ну да! Верно! Значит, это не Ленинград, а пока еще Петербург, да?
Профессор. Выражаясь торжественнее, Санкт-Петербург.
Гена. Ясно. Значит, давно было дело... И все равно я не понимаю! Это... что ж, и есть то длинное путешествие, про которое вы говорили? Это у вас и называется: углубиться? А главное, при чем тут Королевство Плаща и Шпаги? При чем тут Дюма?.. Эх, Архип Архипыч! Разыграли меня, да? Пообещали и обманули? И теперь радуетесь?
Профессор (смеется). Я не радуюсь, Геночка. Меня просто рассмешил твой обличительный тон. Видишь ли, когда я произнес слово «углубиться», я меньше всего имел в виду географическое расстояние. А что касается Плаща и Шпаги, то уверяю тебя, мы действительно в романе Александра Дюма «Учитель фехтования». Только действие его на сей раз происходит в Санкт-Петербурге. В 1825 году.
Гена. Когда, значит, декабристы восстали?
Профессор. Именно! И речь в романе как раз об этом восстании.
Гена. Не может быть!
Профессор. Но почему же?
Гена. Потому, что когда Дюма историю описывает, ему всегда веришь. Я, например, эту самую Францию, которая в «Трех мушкетерах», прямо так и вижу. Людовик, кардинал Ришелье – они же как живые! А тут? Вы ж сами слышали, как тут вступление в тайное общество изображено. Просто смех! Кто в это поверит?
Профессор. Ну, положим, тот, кто знаком с настоящей историей Франции, тот и автору «Трех мушкетеров» не поверит так уж безоговорочно. А уж русскую-то историю Дюма и вовсе знал, скажем мягко, не досконально, что тебе и бросилось в глаза. Хотя, между прочим, в тех персонажах, которых ты только что видел и слышал, он изобразил или пытался изобразить самых что ни на есть реальных людей.
Гена. Вы серьезно? Каких?
Профессор. Во-первых, подлинный прототип был у этого скучающего графа, который в романе носит фамилию Ваненков...