- Здесь.
Мужчина сбросил пиджак и сорочку, расстелил их на высокой траве. Женщина расстегнула молнию на платье, и оно само спустилось к ее ногам. Ни суеты, ни торопливости не было в их движениях, спокойных и уверенных; и такой же безмерный покой был разлит в окружающем их мире, частью которого были мужчина и женщина. Словно творя некий обряд, они освободились от плена тряпок, и встали нагие друг против друга, как перед битвой. И стало видно, что годы придали им горького знания, но не состарили их и не убавили силы.
Лунный свет убрал морщины и следы усталости с лиц, посеребрил тела, и они стали схожими с античными статуями. Невыразимой женственностью веяло от белизны ее нежной кожи, округлых форм, широких бедер, высокой полной груди; а сила его широкоплечего, узкобедрого, мускулистого, с четко обозначенными мускулами тела напоминала о том, что каждый мужчина был задуман как воин. И одинокая дева луна, вдоволь налюбовавшись на них, скрыла свой лик за темной облачной вуалью, ибо самое сокровенное в жизни человека не требует свидетелей.
Она подняла руки, вынула шпильки из тяжелого узла, и длинные темные волосы рассыпались по плечам, скрывая ее наготу. Он шагнул к ней и поднял ее на руки.
- Не довелось после свадьбы, хоть теперь поношу на руках...
Мягко положив ее на пиджак и рубаху, он встал рядом с ней на колени, точно желая еще мгновение полюбоваться своей ненаглядной. Она не торопила его, смотрела и улыбалась. Через миг он приник губами к ее лону, вдохнул клубничный аромат ее кожи, вздрогнул - горячая волна прошла через него - и начал целовать ее, все выше, выше, осыпая горячими, задыхающимися поцелуями ее белые груди, плечи, шею, лицо... Она обняла его голову, прижала к себе, потом привстала.
- Постой, дай и мне тебя поласкать...
Она начала целовать его плечи - именно этого ей давно хотелось! - гладя его руками по спине, чувствуя на своем лице его дыхание. Невыразимая нежность переполняла их, но бродившая в их крови страсть не дала нежности излиться до конца: слишком долго они ждали, слишком поздно пришла к ним их первая ночь! И, не доласкав друг друга, мужчина и женщина снова оказались лицом к лицу.
Все зримые и невидимые стены, что так безмерно и безбожно разделяют людей в обыденной жизни, исчезли, и осталась истина: мужчина и женщина, вдвоем в июльской ночи, посреди огромного поля некошеных трав, готовящихся бросить в теплую землю свои семена. Высоко в небе сиял Млечный путь; но они не видели его, мчась к своим звездам все быстрее, стремясь все неудержимее к той вершине, рядом с которой тускнеют любые другие радости. Им не то что не бывало раньше так хорошо; и она, и даже он не знали, что такое возможно.
И наконец звездное небо обрушилось на них и оглушило на мгновение; и влажного ночного воздуха не хватило, чтобы вдохнуть. Истомленные, они долго лежали молча: он на спине, она - рядом, положив голову ему на грудь. С высоких трав, вздымавшихся вокруг, медленными каплями спадала медвяная июльская роса, охлаждая их разгоряченные тела. Он первым заметил это, склонился и выпил каплю ночной влаги с ее груди.
- Не угомонился? Мало тебе?
- Мало, - сознался он. - Всю ночь до зари б тебя миловал, не давал бы ни на миг передохнуть...
- Да ты как молодой, - улыбнулась она.
- Я и есть молодой. Если не те года считать, что в паспорте, а те, что я счастлив был, так я, почитай, и не жил еще!
- Я не о том... Сила у тебя, как у бы... - она вдруг смутилась и не договорила.
- Для тебя берег.
- Ври больше. Небось, на заработках ни одной бабы не пропускал.
Он промолчал, но она не желала отступать.
- Ну скажи, много ведь было баб у тебя?
- Много. Но знаешь как: баб может быть много, а любовь - одна.
- И та чужая жена...
В метрах двух от них внезапно вспорхнула небольшая птица, и оба вздрогнули. Птаха издала пронзительную трель, и где-то на другом конце поля ей откликнулась товарка.
- Птицы проснулись, скоро светать начнет.
- Вот и кончилась наша ноченька... Спасибо тебе за нее.
- Что ж дальше?
- А ничего.
- Как ничего?
- Будем жить, как жили. Я только одного хочу: понести от тебя. Я все Бога молила, чтоб удалось тебе в эту ночь.
- И что?
- Если повезет, будет у меня сын.
- Почему сын?
- Потому что от тебя одни мужики рождаются. Троих сделал, и четвертый должен получиться.
Она приподнялась, взглянула в его глаза, и увидела в неясном свете звезд, что лицо его серьезное, без улыбки, и напряженное, как у человека, преодолевающего внутреннюю боль.
- Что, милый?
- А если уехать? Бросить все?
- Поздно, милый. Раньше надо было.
- Когда?
- Когда я девчонкой в черном платье всю ночь не спала и ревела: на все село играла музыка, на все село гуляла твоя свадьба...
- Я не любил ее никогда. Так получилось.
- А сынов своих тоже не любишь? Что молчишь? То-то же.
- Я только из-за них и не развелся...
- Тогда не развелся, а теперь поздно. Да и куда нам ехать?
- Земля большая.
- Да места на ней для нас нет.
Далеко-далеко, за пущей, на самом востоке начало светлеть небо. Мужчина и женщина, одевшись во влажные от росы одежды, вернулись обратно тем же путем - по мостику через речку, в которой текла уже другая вода. Звонко запели на разные голоса большие и малые птахи: завершилось короткое царствование июльской ночи, и она ушла за горизонт по Млечному пути - без возврата. Безлюдна земля перед рассветом, есть лишь небо, деревья и птицы. И смятые травы посреди огромного дикого поля, горькие поздние травы, плачущие студеными предутренними слезами.
- Моя милая, моя скромница,
Маков цвет на лугу!
Ты придешь ко мне ночкой темною?
- Не приду, родной. Не смогу...
- Моя милая, моя душенька!
Безвозвратно идут года.
Пролетели уж годы лучшие.
Будем ль вместе мы, и когда?
Моя милая, ненаглядная!
Назову ли тебя женой?
- За чертою, родной, невозвратною,
Лишь за тою чертой.
- Отчего же так, моя светлая?
Я ведь жизнь отдам за тебя.