Уж если изменять, то лучше по принуждению
Уж если изменять, то лучше по принуждению. Все-таки морально полегче. Вера убеждает себя, что изменить необходимо. Но как? Нельзя же надеяться, что ее кто-нибудь изнасилует. Она в задумчивости пьет кофе, сидя на кухне в ночной рубашке. Длинная, в пол рубашка больше напоминает хитон, присобранный на с трудом вздымаемой от собственной тяжести груди. На столе между тарелкой с овсяной кашей и открытой баночкой йогурта стоит небольшое зеркальце. Оставшееся от бабушек. В нем отражаются подбородок и губы Веры. Не расставаясь с сигаретой, вставленной в длинный белый мундштук, она накладывает крем густым слоем на вытянутую шею. Вера знает, что изысканная длинная линия шеи, волнительно уходящая почти до самых грудей, особенно привлекает мужские взгляды. Поэтому постоянно уделяет внимание ее безукоризненной форме. Появление едва заметных поперечных складок кожи расстраивают ее, и она немедленно начинает делать массаж и накладывать питательные маски. Чаще всего использует сметану и свежие огурцы. Критически обследовав состояние шеи на сегодняшний день, Вера остается довольна. Мысли возбужденно крутятся вокруг задуманного. Самым идеальным будет, если Глотов под впечатлением ее чуть более откровенно выставленной красоты сам начнет к ней приставать. В таком случае, у нее появится возможность поиграть с ним в недоступность. Но в этом деле важно не переборщить. Вера решает надеть блузку с кружевным воротником. Обычно она застегивает его под горло. Но сегодня оставит расстегнутым на три пуговицы. Как раз достаточно, чтобы заметить, как соблазнительно расходятся в стороны ее полные груди. А в остальном никаких вольностей. Серый брючный костюм с коротким пиджаком. Такой стиль Валентин когда-то называл — б. по-монастырски. Веру не смущает, что ее крутые бедра и крупный зад несколько массивнее верхней части тела. При длине ее ног это почти незаметно. Тем более сегодня она наденет сапоги на высоких каблуках. За годы жизни с Максом она перестала носить такую обувь, потому что становилась выше мужа, и это его нервировало. Рост Глотова позволяет ей пощеголять ни разу не надеванными сапогами. Вера бросает сигарету и идет мерить сапоги. Придирчиво рассматривает себя в большом зеркале в спальне, держа в руках задранную ночную рубашку. Ощущение высоты улучшает ее самочувствие. Возникает уверенность в себе. Какие-то черти начинают колобродить внутри. Времени для сборов достаточно, но Верой овладевает лихорадочное стремление реализовать тот свой образ, который полностью сложился в ее воображении.
В кабинет Глотова она входит стремительной походкой завоевательницы. Несколько минут Борис Ананьевич не может вымолвить ни слова. Взгляд его упирается в разрез на груди. Слишком сильное впечатление. И неожиданное. Они давно не виделись, и, думая о ее кандидатуре, Глотов вспоминал большую серьезную женщину в круглых очках, с зачесанными в узел волосами, одетую во что-то неприметно серое. Сейчас волосы Веры распущены и пышно обрамляют ставшее вдруг не таким крупным лицо. Глотов пугается собственного выбора. Он ждал рабочую лошадь, безропотную исполнительницу указаний, а перед ним сидит женщина, которой должно подавать пальто. До чего же эти бабы неожиданный народ! Борис Ананьевич продолжает молчать, защищаясь от напора выставленной на его обозрение красоты своей обычной снисходительно-безразличной улыбкой.
Вера не выдерживает:
— Вы рассматриваете меня, будто мы не знакомы.
— Нет, нет, — смущается Глотов. — Просто прекрасно выглядите. Раньше мне не доводилось видеть вас такой.
— Какой? — в голосе Веры кокетливое недоумение.
— Ну… парадной… — выдавливает из себя Борис Ананьевич. Он начинает злиться на эту расфуфыренную идиотку. Небось уже все сотрудники судачат, что к президенту ввалилась ресторанная дама. Поди им объясни, что она пришла наукой заниматься. Еще несколько таких дамочек, и на фонд будут коситься, как на чью-то мафиозную крышу. Вот ведь до чего дожили. Богатство не нашли, а скромность потеряли. Глотов решает держаться с Верой сухо и сурово. Отмечает про себя, что Макс по отношению к жене в чем-то прав.
— Сейчас все стараются выглядеть лучше, чем живут, — словно читая его мысли, с достоинством отвечает Вера. Закидывает ногу на ногу, роется в сумке, достает длинный белый мундштук, вставляет в него сигарету и только после этих приготовлений интересуется: — Я могу закурить?..
Глотов напрягается. Всем известно, он не переносит табачного дыма. Но в данный момент от злости боится сказать что-нибудь резкое. Поэтому утвердительно кивает головой. Вера элегантно закуривает, пуская в сторону тонкую струю дыма.