— Пошли со мной, покажу что-то. Не пожалеешь! Смотри!
Я выглянул в окно. По улице двигалась колонна “майбахов” на открытых кузовах которых, плотно, как оселедці у банці, сидели маленькие, узкоглазые люди в потрёпанном, часто изорванном камуфляже.
— Бурятская броне-кавалерийская дивизия “Путин”. Наши разгромили их месяц назад под Екатеринбургом. Теперь они будут восстанавливать Троещину.
— Троещину! Так там же везде шестьсот рентген!
— Говорят, что у них, у бурятов, какой-то иммунитет к радиации.
— Да врут, Фима! Какой иммунитет?!
— А тебе, что их жалко?
— Мне? Бурятов? Чего бы мне их жалеть? Бурят, бурят, я очень рад, что ты бурят! - стал напевать я старую, времён ещё Першои вийны, дразнилку. Но замолчал, когда увидел глаза Фимы.
— Прости, Фима! Прости, ну не подумал! — Родителей Фимы и его сестру убили такие вот маленькие узкоглазые люди, как и эти, которых везли сейчас разбирать радиоактивные завалы.
— Фимка, а слыхал этот анекдот? — я попробовал отвлечь от грустных воспоминаний моего друга: “Узнав, что русские любят музыку пулеметчик Ганс принес два диска. Он прокрутит 50 мелодий и все прощальные”? Фима улыбнулся:
— Боян, Петро!
— Не боян, а русская гармошка, Фима!
Засмеявшись Фима стал имитировать игру на губной гармошке, а я запел с нарочитым “фрицевским” акцентом: ” Вольга-Вольга, муттер Вольга, Вольга-Вольга, руссиш флюс!”
Православный “ТАХМАСИБ” ( Космическая сказка)
Тесный обсерваторный отсек был до отказа забит церковной утварью. Дауге сидел на корточках перед большим блестящим аппаратом, похожим на телевизионную камеру. Аппарат назывался православным спектрографом. Предстоятель церкви, патриарх Гундиний Второй, возлагал на него большие надежды. Он был совсем новый — прямо с храма — и работал синхронно с Крестосбрасывателем. Матово-черный казенник Крестосбрасывателя занимал половину отсека. Возле него, в легких металлических стеллажах, тускло светились воронеными боками плоские обоймы освященных крестов. Каждая обойма содержала двадцать крестов и весила сорок килограммов. По идее кресты должны были подаваться в бомбосбрасыватель автоматически. Но фотонный грузовик “Тахмасиб” был неважно приспособлен для развернутых христианских исследований, и для крестоавтоподатчика не хватило места. Крестосбрасыватель обслуживал Жилин.
Корабельный священник, обер-иеромонах флота первого ранга, Юрковский Владимир Сергеевич, перекрестился и скомандовал:
— Заряжай.
Жилин откатил крышку казенника, взялся за края первого креста, с натугой поднял его и вставил в прямоугольную щель зарядной камеры. Обойма бесшумно скользнула на место. Жилин накатил крышку, щелкнул замком и сказал:
— С Божией помощью! Готов.
— Я тоже готов, — сказал Дауге.
— Михаил, — спросил Юрковский в микрофон, — скоро?
— Знамения небесного ожидаем, — послышался сиплый голосок штурмана.
Планетолет снова качнуло. Пол ушел из-под ног.
— Осколок тверди небесной, — сказал Юрковский, — это уже третий.
— Густо что-то, — сказал Дауге:
— Владимир Сергеевич, ты бы молебен прочитал.
Юрковский не торопясь, суета несовместима со служением Господу, осенил себя крестным знамением, возложил его на лоб, на живот, на правое плечо и затем на левое, откашлялся и запел густым баритоном:
— Господи Иисусе Христе, Боже наш, стихиям повелеваяй и вся горстию содержай, Его же бездны трепещут и Ему же звезды присутствуют. Вся тварь Тебе служит, вся послушают, вся Тебе повинуются. Вся можеши: сего ради вся милуеши, Преблагий Господи. Тако и ныне убо, Владыко, рабов Твоих сих: Алексея, Владимира, Ивана, Михаила, Григория, моления теплыя приемля, благослови путь их и воздушное шествие…
Жилин, повторяя про себя слова молебна, восполнился несказанною радостию от благолепия молитвы православной.
— И пусть нигде, ни в Евангелие, ни Псалтире, что Малом, что Следованном, не говорится о повышении плотности осколков небесной тверди в непосредственной близости к Юпитеру, с терпением будем проходить предлежащее нам поприще, уповать на Милость твою, Боже! Ею спасены будем!
И в этот момент в “Тахмасиб” попало по-настоящему…