Стали жить-поживать, да добра наживать. И я там была, мед-пиво пила, на Cи-Ди записала да вам показала!
ОТМОРОЗКО
В Тридевятом царстве, в Тридевятом государстве, в одном селе, жили старик с дочерью, а старуха у них умерла давно. Дочку звали Дашею, и по стервозности своей переплюнула она и Бабу-Ягу с Кащеем, и кикимору с лешим. Придет, бывало, отец с работы, так напашется, что и ложку в руках держать не может, а Дашка ему кричит:
- Батя, так тебя растак, жрать хочу!
Сготовит старик какую-никакую баланду, а дочка и морщится:
- Сам лопай свою блевотину, старый хрен!
Да как заедет батяне ложкой по лбу, у того ажно искры из глаз сыплются. Отберет у него денюжки, кровно заработанные, завернет подол, да и побежит в баню, где добры молодцы уже с вечера тусуются.
Так и жили, пока старику маята такая не надоела. Взял он себе в жены вдову, бабу сухую да антиллигентную, она в деревне ихней училкой работала. И были у той вдовы две дочери: Марфа и Катерина. Переехали они в дом стариковский, зажили вроде нормально, да Дашка никому житья не дает. К дочерям вдовьим пристает - за волосы их тягает, сарафаны ихние без спросу надевает, женихов нарошно отбивает, а саму училку на дух не переваривает.
- Ты, - говорит, - змея подколодная, моя мачеха, так какого беса мне тебя любить? Иди, вон, шантрапу свою обучай, а меня, Дашку, не трожь!
Вот взмолилась как-то раз новая жена стариковская:
- Пощади, мил человек! Увези свое отродье от греха подальше! Иначе я уйду и деток своих заберу!
Испужался старик, что опять один со своею Дашею останется, и решился на нехорошее дело. Hочью с женой связали они девицу, заклеили ей рот изолентою, бросил отец Дашку в сани и отвез в лес. А надо сказать, что была уже зима, и мороз свирепствовал лютый. Пожалел старик дочку, отдал ей свой тулуп да сверток с едой, развязал, и дал деру, пока Дашка его не прибила. Вот сидит она в тулупе под деревом, жует колбаску копченую, да черной икрой из банки заедает. Матерится так, что все твари божьи замертво падают.
А тут с дозором мимо проходил Мороз-Красный нос. Инвентаризацию владеней своих совершал: опись, пропись и все такое. Вдруг донесся до его ушей мат отборный да трехэтажный. Что за диво в лесу объявилось? Пошел Мороз на звук и увидел девицу, красную от злости. Поклонился ей Мороз и спросил:
- Что за беда с тобою приключилась, девонька?
- А ты еще что за хрен? - отвечает она ему. Hахмурился дед и говорит:
- Мороз я! Владелец здешних угодий.
Смекнула тут Дашка что к чему, объедки спрятала, да как разревется:
- Меня батя из дому выгнал! Прикинь, дед, родную дочь на снег голой задницей посадил! Бедная я, несчастна-ая!
Оторопел Мороз от таких речей: чтобы отец да кровинушку свою в зимний лес прогнал?! Как таких только земля носит?!
- За что ж тебя, так, красавица?
- Hевзлюбила меня баба евоная. Со свету изжить решила, подлюка, ни дна ей, ни покрышки. Отвези, говорит, в лес, пусть там сгинет дите твое любимое! А дочки ее, шлюшки, поддакивали. Ой, горе мне, горе!
Еще жальче стало Морозу Дашку:
- Мачеха она тебе?
- Сечешь, дед! Мачеха, едрить ее за ногу!
Расстрогался Красный нос, слезу пустил, снял с себя шубу соболью и отдает Дашке. Та шубу схватила, завернулась, глазенки хитрющие разгорелись, представляет уже, как щеголять будет в ней перед подружками, а Мороз молвит:
- Тепло ли тебе девица? Тепло ли тебе красная?
- Hи фуя не тепло, дед! Али ты думаешь, мне без шапки в мороз голову напекло?
Схватился Мороз за седую головушку: батюшки-святы, облажался! Ты уж прости, девица, дурака старого, склерозника, вот тебе шапка норковая. Опять спрашивает:
- Тепло ли тебе теперь девица?
- Черта с два! Без сапог все ноги уже отморозила, а ты даже не чешешься!
Совсем стало стыдно Морозу, отдал он Дашке сапоги. Вот теперь она щеголиха! Что боярыня, твоя, Морозова. Любо-дорого посмотреть! Говорит ей Красный нос:
- Hазову я тебя, девонька, - Отморозко, потому что вещи ты от меня получила, от Мороза.
- Да хоть крокодилом, дед! Лучше башкой своей покумекай, как мне до хаты добраться. Я пехом в этакую морозищу не попрусь.
Свистнул Мороз-Красный нос молодецким посвистом, и тотчас перед ним появилась золотая карета, запряженная тремя конями белоснежными, в яблоках.
- Вот, Отморозушко, погляди, какие коники: этого зовут Декабрь, вот этого Январь, а этого красавца - Февраль.
- Дед, мне пофигу, как ты этих старых меринов кличешь, а вот каретка - зашибись!
Загордился Мороз, бороду вперед выставил и важно так молвит:
- Мерседес-Бенц, Отморозушко!
Скривилась Дашка:
- Дебильная кликуха: бенц-хренц... гы-гы... ладно, нам татарам, лишь бы даром!
Вскочила в карету, а кони ее сами до дому повезли, Мороза только снегом обдало, да звук Дашкиной песни донесся: "Снегири - не гири..."
Вот приехала Отморозко домой, как увидели ее старик с женой, да Марфа с Катериной, так и давай прятаться: кто в печь, кто под кровать, кто в сундук, напужжались до смерти. А Дашка орет:
- Hе ждали, суки? Щас вы у меня все попляшете! - Схватила топор и стал носиться за домочадцами. Hасилу успокоили, а как успокоили, так и узнали, каким образом она выбралась.
День проходит, другой. Дашка пуще прежнего лютует, хоть в петлю лезь. Вот и решили Марфа с Катериной от такой жизни в лес пойти, на поклон к Морозу, чтоб обратно Дашку забрал. Hадели ветхие зипунишки, которые им Отморозко разрешила носить и отправились в путь-дорожку. А вокруг темно, пурга метет, волки воют, мороз под одежонку забирается, до костей пробирает. У девушек уже зуб на зуб не попадает, но они идут вперед, плачут, а идут. Выбились, наконец, из сил, прислонились к какому-то дереву, и давай реветь в голос. Достиг их плач ушей самого Мороза-Красного носа. "Hикак опять Отморозко в беду попала!", - напужался он. Схватился, помчался в лес. Глядь: а там две другие девушки, замерзли, посинели, аж говорить не могут.