За шатром послышались характерные звуки – молодого сотника аж выворачивало, так тошнило. Форкс по-отечески улыбнулся.
– Отвык за пару месяцев пить по-нашему, – хмыкнул он. – Ничего… А толгувы… Они неистовы в бою, никогда не показывают врагу спину и не отступают… Отличные воины!
– Ага, вот только это мы идем завоевывать их, а не они нас, – проворчал Равар.
– Они бесхитростны, как дети… – махнул рукой Форкс. – И всё не могут решить, в ком больше доблести, чей род достойней встать над другими. Вот и режут друг дружку почем зря в своих лесах. Хорошие враги.
Опорожнив желудок у густого раскидистого кустарника, толгув разогнулся, вытирая рукавом губы и оглядываясь. В кустах угадывалась притаившаяся фигура.
– Сегимий, анэска аэ? – послышался осторожный шепот, и незнакомец протянул руку из ветвей. На раскрытой ладони белела пара крупных птичьих яиц.
– Аэ, – кивнул Сегимиус, встряхивая головой, и торопливо выпил яйца. Выглядел он собранным и трезвым. Однако вскоре, развернувшись к освещенному шатру, сотник двинулся обратно прежней нетвердой походкой, с блаженной улыбкой на лице.
Утро началось с переполоха – наемники-арзратцы поймали толгува. Дикарей было несколько, они наблюдали за лагерем с дальнего холма у поворота реки. Увидев всадников, лесовики порскнули в разные стороны и скрылись в перелеске. Словить удалось только одного, самого неудачливого. Сдав пленного, арзратцы надеялись на поощрение и горланили во весь голос, чтобы сиятельнейшие знали, кто добыл лазутчика.
Сиятельнейшие услышали. Форкс рыкнул, и ему тотчас принесли умываться. Вместе с ведром подогретой воды притащили пленного. Вскоре позвали Сегимиуса – одетый в меховое рванье толгув хлопал глазами, не разумея высокой речи. Ретур, прихлебывая горячий взвар, искоса поглядывал на союзника. Тот выглядел бодрым и свежим, словно не он упился вчера, уснув под столом. Молодость…
– Кто таков? – ткнул в пленника Форкс.
– Так охотник, видно же, – пожал плечами Сегимиус и перевел. Выслушав сбивчивый ответ, кивнул. – Да, охотник…
– Глаза пялили, потом дали деру, – вытирая лицо, пробурчал Форкс. – То твои дела, наместник. Меня не касаются, – отрезал он и направился к выходу.
– На столб. Пусть порадуется, – велел Равар, промокая платочком испарину и украдкой разглядывая Сегимиуса. Тот спокойно смотрел, как радостные наемники потащили пленника прочь. Вытесывать столб и вкапывать в землю арзратцы не стали – некогда. Бедолагу наскоро примотали к придорожному деревцу, заведя руки назад.
– Взрежем улыбки! Восславим Пагота! – заорали арзратцы. Поймавший охотника наемник достал кинжал и двумя короткими движениями располосовал щеки пленному. Тот взвыл и забился в путах. Арзратцы засмеялись, а палач отсек ветку, наскоро обкорнал и вставил прут в разрезанный рот толгува, распялив в кровавой улыбке.
– Пусть смеется железо! – громко крикнул горбоносый, взмахивая клинком.
– Пусть смеется железо! – закричали соплеменники. – Смейся, Пагот!
Равар наблюдал за Сегимиусом. Многие имперцы в лагере отворачивались и прятали глаза – жителям внутренних провинций обычаи арзратцев пришлись не по нутру. А вот Сегимиус смотрел равнодушно – видно, и впрямь за годы войны подле Форкса навидался всякого.
– Собираемся, – разогнал толпу гонец командующего. – Верховые уже отправились! Живей, живей!
– Наемники… Лентяи, как есть лентяи, – покачиваясь в седле, заметил Форкс. Покинутый лагерь остался позади, и дорога ползла среди перелесков и огромных полян, на которых окрестные толгувы растили рожь, скрываясь в величественном лесу. – Даже с пленным сжульничали… Кто ж к дереву мотает, – приказано же: на столб… У меня в Арзрате, на границе, на дальней заставе служил один упрямец, Крент Грис…
Ретур услышал знакомое имя и вскинулся, а довольный Форкс, ожидавший именно этого, махнул рукой:
– Верно-верно, тот самый… До того, как братец его возвысился, под моим началом ходил. Заставу свою в кулаке держал. Так он в поход нарочно с собой столбы брал… Видано ли?
– Зачем? – не понял наместник. Таскать по безводной степи столбы – та еще морока…
– Много ты в степи деревьев видел? То-то и оно… Пока не замирились, Крент всех пленных степняков к столбам приколачивал, гроздьями. Говаривали, лично Пагота славил, – усмехнулся Форкс. – Не брезговал испачкаться…