Наконец, сараи по берегам кончились. Пошли дачи, виллы всякие. Потом надо было заворачивать — или налево, или направо. Я, конечно, предпочел налево. Просто надеялся, что мы уж как-нибудь выберемся с этого озера. Я хочу сказать: другим путем. Всю жизнь я терпеть не мог возвращаться тем же путем, каким шел. Это не суеверие и все такое. Нет. Просто не любил, и все. Может, потому, что скука смертельная. По-моему, это у меня был еще один заскок. Вот как с распылителем этим. Когда мы с шиком пронеслись мимо какого-то островка, Шерли заерзала. Стало быть, захотела куда-то. Я ее понимал. Когда дождик, всегда так бывает. Я стал высматривать, где бы пристать к берегу через камыши. На наше счастье, таких мест было полно. Больше их, чем камышей. А дождь все лил как из лоханки. Мы выпрыгнули на берег. Шерли тут же улетучилась. Когда она вернулась, мы опять забрались под попону и скрючились на траве. Мокро, как в луже. И еще дождевые черви кругом. Помню, мне даже смешно как-то стало: на острове — и дождевые черви. Впрочем, вполне возможно, что это был всего лишь полуостров. Я так и не узнал после. Тут Шерли и говорит: «Хочешь, я тебя поцелую?»
Парни! Я чуть концы не отдал. Чувствую — дрожу всем телом. Я прекрасно понимал, что Шерли все еще злится на Дитера, забыть не может. Но я ее все-таки поцеловал. Лицо у нее пахло свежестью, как холст, выбеленный ветром. А рот холодный, как ледышка, — от этого чертова дождя, наверно. И я ее просто больше не отпустил. Она раскрыла прожектора свои, но я ее больше не отпустил. И она на самом деле насквозь промокла, до косточек — и плечи, и ноги, и все.
В какой-то книжке я читал, как один негр, то есть африканец, приехал в Европу и как ему впервые в жизни досталась белая женщина. Он, помню, запел при этом — какую-то свою песню с родины. Я тогда сразу выключился. Наверно, это была одна из моих самых больших ошибок в жизни — сразу выключаться, когда я чего-нибудь не знал. Потому что с Шерли я сам мог бы запеть. Не знаю, бывало ли с вами такое, мужики. Я просто пропал.
Потом мы тем же путем возвращались в Берлин. Шерли ничего не говорила, только вдруг начала безумно торопиться. Я не мог понять почему. Думал, просто продрогла. Предложил ей опять укрыться под скаткой, но она отказалась без всяких объяснений. И даже не дотронулась до скатки, когда я ей всю ее отдал. Вообще на всем обратном пути она ни слова не проронила. Я почувствовал себя жутким преступником. Начал было опять виражи вырисовывать, но сразу понял, что она против. Торопится — и все. А тут у нас еще бензин кончился. Кое-как мы дошлепали до ближайшего моста. Я хотел сбегать к колонке за бензином, а Шерли чтобы подождала. Но она выскочила из лодки. Я не мог ее удержать. Выскочила, взбежала по мокрым железным ступенькам наверх — и поминай как звали. Не знаю, почему я не бросился за ней. В кино, знаете, часто бывают такие места: она хочет убежать, а он хочет ее удержать, она — дверь настежь, и только ее и видели, а он стоит в дверях и зовет. Я раньше в таких местах сразу выключался. Чушь форменная: три шага — и он бы ее догнал. А тут я сам сидел и смотрел, как Шерли убегает. Меня через два дня крышка ждала, а я, идиот, сидел и смотрел, как она убегает, и думал только, что придется теперь с лодкой одному назад пилить. Не знаю, приходилось ли вам уже когда-нибудь задумываться насчет смерти и всего такого. О том, что однажды тебя просто не будет, раз — и привет, точка, крышка, причем навек. Одно время я часто об этом думал, а потом плюнул и перестал. Не мог себе представить, как это все будет, — в гробу, например. Мне только все чушь какая-то в голову лезла. Вроде того, что лежу я в гробу, темь кругом непроглядная, а у меня вдруг спина начинает жутко чесаться, и если я ее сейчас не почешу, просто подохну. Но в гробу тесно так, что рукой не пошевельнуть. Если с вами бывало такое, то вы знаете, что уже от одного этого чуть не сдохнуть можно. Но ведь в таком случае я, стало быть, только казался мертвецом! Дальше этого я не шел. Не могу себе дальше ничего представить, и все. Может, если кто дальше зайдет, тот уже наполовину мертвец, а я, по-моему, бессмертным себя считал, идиот. В общем, мой вам совет, мужики: лучше не думать ни о чем. Мой вам совет: если от вас девчонка убегает, которая вам не просто так, — не сидите как чурбаны и не думайте ни о паршивой лодке, ни о чем.
Во всяком случае, лодочник наш уже готов был речную милицию всполошить, когда я наконец пришлепал туда. Но он чуть не заплакал от счастья, что лохань его к нему вернулась. Ну, думаю, старичку этот день тоже запомнится. Сначала я приготовился к тому, что он устроит мне жуткую головомойку. Я уже и стойку принял. Настроение у меня как раз подходящее было. Того типа у бензоколонки я так обложил, что у него челюсть отвисла. Он не хотел мне канистру давать. Он был из тех, знаете: а-кто-мне-заплатит-если-канистра-пропадет? С такими просто жить невозможно.