Снова захлопал холщовый парус, сначала медленно, затем все быстрее. Двигатель машины кашлял, но не заводился. В панике человек в комбинезоне глушил двигатель, пытаясь сдать назад. Теперь хлопанье паруса так участилось, что звучало как стрекотание лопастей вертолета, набирающего скорость. Все вокруг меня превратилось в хаотический вихрь образов. Я крепко закрыл глаза и снова стал ребенком – и громко вскрикнул, когда раздался хлопок взрыва, как удар гигантского кнута, вокруг меня стоял звон разбитого стекла и скрежет металла. На самом деле я не хотел ничего видеть, но, когда раздался взрыв, я раскрыл глаза и увидел…
Машина, которая прежде едва меня не сбила, вся в языках оранжевого пламени и черного дыма перекатывалась с боку на бок – снова и снова – мимо меня по Ботл-Бэнк. С каждым переворотом ее корпус разрушался, обломки разлетались в стороны, дверцы открывались и захлопывались. Как будто ее увлекал с собой ураган.
Но никакого урагана не было.
Наконец машина стала на колеса, сделала еще несколько оборотов вокруг вертикальной оси, ударилась об опору моста по другую сторону улицы, выпустив в воздух сноп искр и черный дым, потом снова перевалилась через бок и, вращаясь все медленнее, остановилась вверх колесами посередине проезжей части.
Я видел покрытое паутиной трещин окно у водительского сиденья.
Даже издалека было видно, что водитель, человек в комбинезоне, еще жив. Его ошеломленное и кровоточащее лицо прижималось к растрескавшемуся стеклу, он колотил по нему обеими руками и, видимо, кричал, хотя крика я не слышал. Кепка у него свалилась. Невьющиеся волосы слиплись от крови.
На меня снова упала Тень, я поморщился и отвернулся. Все это время мне хотелось взглянуть в лицо того, кто отбрасывал такую тень, но я боялся узнать. Оставалось лишь смотреть в другую сторону на окровавленного, потрясенного водителя. Его пальцы нашли отверстия в растрескавшемся стекле, ему удалось их расширить и, прижимаясь губами к одному из них, он звал на помощь. Я ничего не слышал в шуме бушующего пламени – бензин вытекал из бака на дальней от меня стороне машины.
– Элтон, – сказала Тень, и это прозвучало так, как если бы он отечески положил руку мне на плечо, хоть я и не ощутил физического прикосновения. Я чувствовал исходящую от него мощь. Это было все равно что стоять рядом с промышленным генератором, гудящим от невидимой энергии.
– Откуда вы знаете мое имя? – звук собственного голоса удивил меня. Я думал, что потерял способность говорить.
– Я многое знаю, – отвечал голос. – И я знаю тебя.
– Спасибо вам, – сказал я, понимая, что смешно так говорить. Я казался себе напуганным ребенком в присутствии жестокого родителя. И потом я услышал собственный вопрос: – Как вас зовут?
Водителю удалось еще расширить отверстие в стекле, он приложил рот к отверстию с зазубренными краями. На этот раз я смог ясно услышать его громкий крик на фоне окружающего шума.
– Помогите, пожалуйста! Ради бога, помогите! – Я уставился на его перекошенное лицо и знал, что мой наводящий ужас спутник, возвышавшийся надо мной в темноте, тщательно обдумывает мой вопрос перед тем, как ответить.
Наверняка кто-то в гостиничном комплексе по другую сторону улицы мог слышать шум и прийти на помощь, прийти, чтобы избавить меня от этого ужасного кошмара.
Пурпурно-оранжевое пламя вспыхнуло в машине позади перекошенного и кровоточащего лица водителя. Его глаза раскрылись так широко, что мне показалось, что они выскочат из глазниц и лопнут. Он чувствовал жар, но не мог повернуться и посмотреть. Губы двигались, но слов я не слышал.
– Лебедь, – наконец произнесла Тень. – Зови меня Лебедем. – И хотя я знал, что это не его имя, я понял, почему он его выбрал.
Пламя в машине вдруг стало оранжевым, и в нем оказались лицо и руки водителя. Его рыжие волосы вспыхнули и исчезли. Плоть таяла и облезала слоями, как воск на манекене в универмаге, губы искривились в непроизвольной улыбке, обгорая и обнажая пожелтевшие зубы в челюстях, которые теперь казались значительно длиннее, чем прежде. Я понимал, что он бы закричал снова, если бы пламя не попало ему в горло и легкие и не сожгло их. Испытанное им при этом потрясение сделало его похожим не на горящего заживо, а на человека, страдающего от дурного пищеварения: он сглатывал и хватал ртом воздух, и это было самым ужасным и непристойным из того, что я вообще видел в жизни.