Кто-то громко втянул губами воздух, имитируя звук, сопровождающий поцелуй.
Кто-то сказал:
– Вашу мать…
Когда поднялся крик, я сжался так, что голова оказалась почти на коленях, и заткнул пальцами уши.
Лебедя рядом со мной больше не было.
Послышался звон разбитого стекла, крики не прекращались.
Скамья, на которой я сидел, сотрясалась, но я только старался сжаться сильнее.
Что-то перелетело через меня и упало на стол, возле которого я сидел. Что-то разбилось, и музыка, взвизгнув, прекратилась. Сверху на меня посыпались искры, я стал смахивать их с волос, затем сел по-прежнему, желая проснуться или оказаться где-нибудь в другом месте. Где угодно, но только не тут, где угодно, но только не сейчас. Кто-то, находившийся рядом со мной, хрипел, будто его душат, что-то мокрое и теплое плеснуло мне на руки. Я продолжал зажимать ими уши, не желая слышать, не желая быть частью этого ада, разразившегося в баре.
Теперь кричал лишь один человек, но таким тонким голоском, так пронзительно и в таком ужасе, что я не мог понять, это кричит мужчина или женщина. Каждый этот крик сопровождался таким звуком, как будто разрывают что-то мокрое. Дюйм за дюймом. Это был грубый звук, но также почему-то и непристойно сокровенный. Потом этот визг перешел в безумное бормотание «Боже, о боже», которое я не хотел более слушать. Я молился, чтобы это прекратилось, но это продолжалось и продолжалось.
Понятия не имею, сколько это длилось, но когда наконец закончилось, я понял, что раскачиваюсь взад-вперед, как маленький ребенок, пытающийся успокоиться. Я перестал раскачиваться и осторожно вынул пальцы из ушей.
Позади меня хрустнуло разбитое стекло.
Я вздрогнул, но, прежде чем успел зажать уши, Лебедь сказал:
– Открой глаза и посмотри на стол. – Все лампы дневного света на потолке были разбиты, кроме одной, но она давала достаточно света, чтобы я мог увидеть перед собой поблескивавшую алую лужу, в которой выделялись осколки. Я не смел посмотреть по сторонам, но понимал, что бар полностью разгромлен.
– Опусти руки в кровь, Элтон. – Я сделал, как мне было велено, и по столу, покрытому формайкой, пошла рябь. Я слышал, как жидкость капала с его краев на пол.
– Оставь отпечатки рук.
– Где?
– Где-нибудь. Везде.
Я почувствовал себя азартным ребенком – участником соревнований по рисованию пальцами. Окунал руки и затем похлопывал сухие участки стола, скамьи, на которой сидел, а также самого себя.
– Довольно, – сказал Лебедь.
Я ожидал дальнейших указаний, стараясь не видеть отражения Лебедя в алой луже на столе.
– Знаешь ли, зачем я попросил тебя сделать это? – Я чувствовал вибрацию столешницы, жидкость на ней рябила, и она растекалась.
– Оставить отпечатки пальцев? – услышал я собственный вопрос.
Я чувствовал, что Лебедь улыбается.
– И твою ДНК. Теперь займемся персонализацией.
– Персонализацией?
– Где ты живешь?
– Квартира 12а, Арбон-Билдингз на…
– Ах, да, Западный Джезмонд.
– Откуда вы знаете?
– Со мной, Элтон, малое идет далеко. К тому времени, когда мы окажемся у тебя, я буду знать гораздо больше. – Я увидел неясное темное отражение руки Лебедя на покрытом кровью столе. Рука протянулась ко мне. Я вздрогнул от одного ее вида и не хотел видеть подробностей. Но я знал: он хочет, чтобы я снова взял его за руку. Так я и сделал. Снова я понял, что мою руку взяли, но это не сопровождалось физическим ощущением.
Я опустил голову и позволил вывести себя из разгромленного бара, по дороге разглядывая то, что было под ногами. Попытался понять, что это за предмет с рваными краями, через который мне пришлось переступить. Только когда мы вышли на холодный ночной воздух, я понял, что это была оторванная от туловища человеческая голова с лицом, облепленным волосами.
– Не желаешь ли, чтобы я спел для тебя? – спросил Лебедь.
– Нет, спасибо.
– Очень хорошо. – Снова мир накренился, и я закрыл глаза, оказавшись в его ужасных объятиях. Мне казалось, что я не дышу, что не дышал до того, как Лебедь обнял меня, как будто в самом дыхании не было необходимости, когда это случилось. Тут мне пришла в голову еще одна мысль. Не испытал ли я нечто похожее, нырнув в Тайн, когда потрясение от собственного поступка заставляло меня судорожно набирать в легкие воду вместо воздуха? В некотором смысле это было похоже, а в некотором нет. Простите, я сознаю, что это непонятно, но объятия Лебедя содержали ужасную сущность того, что я пытаюсь передать. Снова началось ужасное хлопанье паруса, мы снова полетели.