– Братья Флет заслужили себе тут плохую репутацию, доктор, – сказала медсестра Керквуд, понижая голос, чтобы дети не слышали. – Это уже не первый раз чужого ребенка заносят в хлев и топят в ведре.
Адам бросился к ней, и мне пришлось встать между ними.
– Прекратите! – сказал я. Он стряхнул с себя мои руки, но и сам попятился и стал ходить, как обиженный боксер, чей противник стоит позади судьи. Между тем медсестра Керквуд не обнаруживала никаких признаков испуга.
– Ну, что? – сказала она.
– Вы неправильно поняли, – сказал он. – Вы ничего не знаете.
– Я не уеду, пока вы не докажете, что с ребенком все благополучно.
– Постойте, – сказал я. Меня вдруг осенило, и я, как мне показалось, понял, что случилось. – Он отдал ребенка Томасу Таллоку в обмен на овец Джона Петри. Я узнаю метки. Я сам видел, как он метил овец. – Я посмотрел на Флета: – Так?
Флет некоторое время помолчал.
– Так это овцы Петри? – спросил он наконец.
– Наверно, Томас их пригнал, – сказал я. – Медсестра Керквуд видела, как он шел домой по пустоши. Ребенок у него?
Флет только пожал плечами.
– Мне не важно, правдивы ли слухи, – сказал я. – Ребенка у матери забирать нельзя. Мне придется доложить об этом.
– Делайте, что хотите, – сказал Флет. – Это была ее идея. – С этими словами он ушел.
Я не мог посадить Джин Флет в «Райли», но и не хотел оставлять ее одну до приезда машины «Скорой помощи».
– Я подожду здесь, – сказала медсестра Керквуд. – Ничего здесь со мною не сделается.
На шоссе, выстроенном военными, я остановился у телефонной будки на перекрестке дорог, шедших по пустоши, и вызвал «Скорую». По дороге к больнице она попалась мне навстречу.
Приехав, я сделал необходимые распоряжения для приема миссис Флет. Меня беспокоили полученные ею повреждения, а не ее личная жизнь. Одному богу известно, как жена арендатора, имеющая шестерых детей, нашла время, возможность и энергию для страсти, какой бы непродолжительной она ни была. Оставляю исследование этого вопроса вашим Г. Э. Бейтсам и Д. Г. Лоуренсам[3], наделенным бо́льшим талантом, чем мой. Вообще говоря, ее здоровье, как и здоровье других островитянок, казалось крепким. Но селезенке после кровоизлияний, чтобы вернуться к нормальному состоянию, нужен покой, кроме того, другие последствия побоев могли проявиться через день-другой.
Бидди ходила за мной по пятам. Я взял стул и пошел посидеть с Джоном Петри. При появлении собаки он немного приободрялся, но мой прогноз оставался неизменным. Я приоткрыл окно с тем, чтобы Бидди могла выскочить на улицу при приближении старшей медсестры.
– Я знаю, что могу говорить с вами прямо, Джон, – сказал я. – Как вы смотрите на то, чтобы завещать имущество и дать будущее нежеланному ребенку?
Ведь, в конце концов, это его овцы участвовали в обмене. И Джин Флет подтвердила свое желание, чтобы ребенка воспитывали там, где ему рады. Что касается чувств Дейзи, я пытался объяснить их словами Таллока, что и овца не хочет оставить своего мертвого ягненка. Я не сомневался, что Джон Петри это поймет. Он выслушал меня и жестом попросил наклониться поближе.
То, что он прошептал мне, заставило меня броситься к машине. Я не знал, успел ли Томас Таллок дойти до своего дома, я не настолько хорошо представлял себе географию острова. Я даже не знал наверняка, нес ли он младенца Джин Флет.
Я гнал «Райли» на предельной скорости и, свернув на ухабистую дорогу, поехал лишь чуть медленнее. Как машина не развалилась надвое, как я не потерял управления, не знаю. Меня бросало во все стороны, но я гнал машину, пока не оказался перед участком дороги, по которому проехать было уже невозможно. Тогда я выскочил и добежал до дома.
Я увидел Таллока по дороге с возвышенности на пустоши, как раз когда показался его дом. Я мог успеть к нему еще до того, как он дойдет до дома. Он нес сверток, прижимая его к груди. Я позвал его, но то ли он меня не услышал, то ли просто решил не обращать на меня внимания.
Мне надо было остановить его до того, как он придет к Дейзи.
Это была пастушеская сделка. В нескольких словах, которые сумел вымолвить Джон Петри, он сказал мне, что новорожденный ягненок, отвергнутый матерью, может быть отдан другой овце, чей ягненок умер при родах. Но сначала пастух должен освежевать мертвого ягненка и закутать живого в его кожу. Тогда новая мать примет его за своего. Если бы овцы понимали, они бы пришли в ужас. Но животные – не люди.
Я и сам не верил тому, что думал. Но что, если?
Я видел, как арендатор открыл дверь и вошел в дом со своим свертком. Я отстал от него всего на несколько шагов. Но этих считаных мгновений оказалось достаточно.