Вот!
Воспоминание, верное и надежное. Она идет рядом со своим красивым мужем, а сестры Мейрик так далеки от своей школы, где готовят отравительниц. Сестры смотрят на нее так, как будто она оставила их дом гореть. Будто выставила их на позор. Вовсе не приятное воспоминание, но хоть какое-то, да воспоминание. Настоящее. Подлинное. Что-то такое, за что можно держаться.
И другое воспоминание: сестры Мейрик снова на свадебном пиру, они ждут у дверей, а счастливых молодоженов приветствуют и поздравляют гости.
«Я должна заговорить с ними, – думает Изабель, – все-таки они любили меня на свой лад».
Она пробралась через толпу и стала перед своими прежними наставницами в великолепных нарядах. У Орлы левый глаз голубой, правый желтый. У Фидельмы наоборот. Фидельма заговорила далеко не сразу.
– Твоей матери, – сказала она, – должно быть стыдно.
Орла стала у Изабель за спиной, и та испытала неведомый ей прежде ужас.
– Фи! – сказала Орла и показала Изабель длинную серебряную заколку для волос с головкой, украшенной драгоценными камнями, в форме ромашки. Лепестки были из бриллиантов, а сердцевина, разделенная на половинки, из желтых топазов. Орла приподняла длинную вуаль Изабель и вставила заколку в ее сложную прическу, где никто не сможет увидеть это украшение и оценить его изящество.
– Это, – сказала Орла, – последнее из того, что мы можем для тебя сделать.
Изабель не успела ответить – сестры Мейрик, казалось, растворились в воздухе, хотя Изабель видела на их лицах выражение элегантного презрения, они не просто ушли, но ушли совсем.
Затем все тот же голос повторил:
– Свадебный пир? – И Изабель оказалась перенесенной в стигийские[5] пределы… где бы то ни было.
– Свадебный пир, я помню свой свадебный пир. Представители знатных семей, все эти кровные родственники, кузины, тетки и дядья Адольфуса. У меня, сироты из очень богатой семьи, никого не было.
«Котенок – на самом деле Китти, так он ласково называл меня, – Китти, милая, – сказал он, – все тебя обожают! Как будто ты им кровная родня, истинная Воллстоункрафт. Кузины Инид и Дельвин то же самое говорят». И эти самые кузины сидели рядом со мной на свадебном пиру, следя за тем, чтобы я пила из кубка вино, налитое мне мужем, и предупредительно доливали.
Женщина в темноте захихикала.
– Тебе это знакомо?
– Где я? – очень тихо спросила Изабель. Она не сказала, что все это ей очень знакомо. Она осторожно подняла руки, прикоснулась кончиками пальцев к низкому каменному потолку, ощупала его, нашла в камне следы обтесывавшего инструмента и место, где потолок подходил к стене. Но тут был лишь намек на линию, лишь тактильное предположение, но ни щелки, ни прорехи, через которую мог бы проникнуть свет и воздух.
Сколько же между ее ложем и потолком? Шестьдесят сантиметров, девяносто? Да и потолок ли это? Может быть, крышка? От последней мысли она содрогнулась и поспешила прогнать ее.
– Ты там, где провела последний год в мертвом сне. – Говорившая понизила голос и продолжала, как будто делясь тайной: – Но я знала, что ты жива. Я слышала медленное биение твоего сердца, поверхностное дыхание, при котором едва заметно вздымалась и опускалась грудь.
– Год? Не говорите глупостей. Я бы умерла.
– Ты и должна была умереть! Но когда человек почти мертв, все происходит неспешно. Теперь, когда я об этом сказала, ты почувствуешь сильнейший аппетит.
Как бы в ответ на эти слова в животе у Изабель заурчало и что-то там судорожно сжалось. Она приложила руку к животу и обнаружила на нем своего рода доспех, массивный корсет с рельефом, который вполне мог защитить от удара ножом. На его боках располагались легко открывавшиеся небольшие защелки: видимо, никто не рассчитывал, что покойница захочет снять доспех.
– Яд, к которому прибегли, – задумчиво продолжала ее компаньонка, – странная смесь. Если дать ее слишком мало, человек заболеет. Если слишком много – уснет сном, неотличимым от смерти, но если дать в са-а-а-мый раз, только тогда умрет. Меня отравили недавно приготовленным ядом, поэтому я умерла. Тебе подмешали старый, Адольфус запаниковал и перестарался, поэтому ты лишь уснула.
– Вы лжете. Вы с ума сошли.
– Ох-хо! Я с ума сошла? Это, пожалуй, возможно. Я тут уже давно наедине со своими мыслями жду твоего пробуждения. Мне не с кем было поговорить, только с самой собой. Кто ж от такого не сойдет немного с ума?! – Вздох превратился в черноту. Изабель была почти уверена, что видела это. – Показать тебе, где мы? Тогда сможем обсудить, лгу я или нет. Идет?