– Готов? – спросил новый знакомгый.
Джек кивнул.
– Ну, тогда… Отровяка, взлетай!
И ковёр-самолёт поднялся над верхушками деревьев.
– Ой! У меня же друзья у леса остались!
– Прихватим и их с собой. – Улыбнулся Блэй. – Сколько их?
– Трое.
Джек с тревогой посмотрел на Блэя: а вдруг все не поместятся, или коврик-дымок не сможет всех поднять
Блэй словно угадал мысли Джека:
– Не волнуйся, всё будет в порядке. Познакомишь меня с ними?
– Конечно!
– Вот и прекрасно. Отровяка, спускайся.
Глава четвёртая
Давай забудем!
– Где же твои друзья? – Блэй и Джек стояли у кромки леса и удивлённо озирались. – Я ведь их видел: мы должны были приземлиться точно рядом с ними.
– Не знаю. Чудеса. Я тоже их видел
Как только раздался голос Джека, из канавы, поросшей лопухом, показалась соломенная голова Эрика, из кустов выглянула Эмми, из дупла ближайшего дерева вылезла Бэкки.
– Джек?
– Ребята! Что вы делаете?
– Прячемся, вздохнула Бэкки.
– Мы здорово испугались, когда увидели несущийся на нас с неба прямоугольник, – призналась Эмми.
– Знаете, кого я нашёл? – с гордостью сказал Джек. – Это лучший друг детства моего отца.
Эрик смущённо хохотнул, вылез из канавы, отряхнулся, вытер о штаны запачканные землёй руки и широко улыбнувшись, протянул Блэю ладонь:
– Приятно познакомиться. Эрик. А это, – он указал на девочек, – близняшки Эмми и Бэкки.
– Кэндор Блэй, – представился новый знакомый.
***
– Значит, Вы из-за гор?
– А что это за слово такое: «Отровяка»?
– Как Вы познакомились с отцом Джека?
– А что там, за горами?
– А Отровяка умеет говорить?
Вся ребячья компания вместе с Кэндором Блэем на дымчатом ковре-самолёте летела к Фиолетовому дворцу. Дети так и сыпали вопросами, перебивая друг друга и не давая возможности Блэю ответить хотя бы на один из них
– Дети, дети, дети! Стоп! – со смехом воскликнул Блэй.
Галдёж прекратился.
– Давайте по порядку. Во-первых, я из-за гор. Во-вторых, «Отровяка» – это просто кличка. Если бы Отровяке она не нравилась, разве бы он на неё откликался? Правда, Отровяка?
Перед ребятами прямо из ковра возникла улыбающаяся собачья морда и, согласно кивнув, исчезла.
– В-третьих, – продолжал Блэй, – с Ником мы познакомились очень просто: жили в одной деревне, почти по соседству, были примерно одного возраста, вот и подружились. В-четвёртых, за горами, скажу я вам, совсем не так интересно, как вам кажется, но есть свои плюсы. В-пятых, да, Отровяка умеет говорить. Но только если сам этого хочет. Желание поговорить у него появляется редко, и меня это вполне устраивает.
И вдруг неожиданно раздался приятный голос
– Внимание! Внимание! Пристегните ремни! Идём на посадку.
Голос звучал совсем рядом, ребята завертели головами.
– Это он сказал? Отровяка? – догадалась Эмми.
Кэндор Блэй хмыкнул:
– Вам повезло.
И, помолчав, добавил:
– Впрочем, вы услышали не его голос. Отровяка здорово умеет не только трансформироваться, но и копировать голоса. А это голос стюардессы самолёта, на котором мы с ним недавно путешествовали…
Взглянув на ребят, Блэй засмеялся:
– Самолёт – это такая большая железная птица. Она переносит людей на большие расстояния в своём брюхе. Эта птица – машина, которой управляет человек – пилот. Понятно?
– Да-а… – в один голос восхищённо вздохнули юные пассажиры.
Внизу расстилались живописные пейзажи, похожие на огромный зелёный, расшитый цветниками и украшенный игрушечными домиками платок. А вот и Фиолетовый дворец. В мягких лучах заходящего солнца с высоты птичьего полёта он казался ненастоящим, как кукольный замок.
Ковёр пошёл на посадку.
***
Дровосек только что вернулся домой после трудового дня, он сидел в своём кабинете, чистил топор. Сегодня он много работал – латал домики жителей своей страны, рубил дрова для пожилых живунов, корчевал пни, чтобы они не мешали землепашцам. Усталости не было. С тех пор, как он стал железным, Дровосек перестал уставать, человеческие хвори теперь тоже обходили его стороной. А то время, когда он состоял из мяса и костей, всё равно вспоминалось с грустью. Оно было недосягаемо, безвозвратно потеряно, то время, когда он умел любить… Его доброе из нежнейшего шёлка сердце порой сжималось от горя, и слезы готовы были брызнуть из глаз. Но железный человек во время вспоминал, что может заржаветь, и тогда думал о сыне, на сердце теплело.