Протекли века. Некогда перекормленные христианами домашние хищники давно вымерли от голода, а адепты победившей религии устали выяснять, чьё толкование Нагорной проповеди круче. Дядя Ык подался в патриархи. Ху-Ли-Ган основал графство. Племя Грубыхх Мужжиков, сменив имя, но не имидж, заселило шестую часть суши, где успешно строило помещичий рабовладелизм в одной, отдельно взятой стране. Тренировалось на будущее.
Но счастья всё не предвиделось.
И собрались те, кто оказались под рукой, в соборе Святого Павла, и взмолились, и предъявили Вседержителю свои претензии, и ненавязчиво напомнили о заслугах. Дескать, облицовка храма, драгоценные оклады, то-сё… Негров наобращали в истинную веру прямо в трюмах и на плантациях до хрена… то есть довольно много, индейцев крестили напропалую. В Иерусалим раз десять походы устраивали. Культмассовые. Пока средства были. Детей разводили как тараканов – хоть дустом трави! В полном соответствии с заветами.
Почему же тогда?.. Стражники нажрали морды шире задниц, которые шире сёдел, а на улицах грабят… Никакого почтения к старшим от молодёжи не дождёшься: и коленями их на горох, и плетью, и батогами – всю душу вложишь, а им хоть бы хны… Мытарю дай, священнику дай, нищему на паперти, чтоб его черти взяли, тоже дай – а жить на что?! Еды вечно не хватает, если, конечно, назвать это едой… И чуть не каждый год чёрная смерть, от которой идут пятнами… Ладно бы – у врагов каких или в соседней деревне, а то ведь повсюду... просто буквально повсеместно…
Белый Ангел, полномочно представляющий Того, к кому они обращались, даже не стал им являться. Он, конечно, незримо присутствовал в храме, как, впрочем, мог бы находиться – и находился, когда на то была его воля, – в синагоге, ступе, мечети или в круге поставленных на попа камней. Он не рыдал и не улыбался, не сердился и не огорчался. Его непроницаемое лицо оставалось столь же великолепным, как в день Сотворения мира. Ибо терпение было его добродетелью.
И ещё пару столетий пронеслись незаметно. Кака дождалась-таки изобретения пластической хирургии и стала Неумеренно Прекрасной, Особенно В Стратегически Важных Местах. Слу-Шайс-Тарик подался в депутаты и музыкальные продюсеры одновременно и теперь имел одну проблему – куда девать зелёные… то есть не имел проблем. Ык нашёл множество заменителей своим мухоморам и почти достиг нирваны – ну, или чего он там надеялся достичь? Впрочем, и мухоморы изредка пожёвывал – не забывал корней. Ху-Ли-Ган в эпоху наушников, наладонников и видеоигр тоже что-то там обрёл.
Однако мир по-прежнему несовершенен. И потомки Грубыхх Мужжиков и Главных Героев периодически собираются у До-Дзё Младшего в его дацане… братстве… обществе… церкви… – и предъявляют Единому (или Многим… или Всем-В-Одном) список претензий. Почему Он (Они) – всеведущий, всемогущий и всеблагий, а войны происходят, причём чаще, чем землетрясения? И почему, кстати, землетрясения? И почему болезни и, в частности, эпидемии? И почему старики?.. И почему дети?.. И почему?.. И для чего?.. И сколько же это будет продолжаться?!
Белый Ангел видит и слышит всё. Он мог бы ответить на любые вопросы. Он мог бы напомнить о свободе воли и неисповедимости пути. Он мог бы достать свой Меч (ибо у него есть тот самый меч, который пишется – и даже произносится – только с большой буквы) и прекратить это. Наконец, хотя бы иронии давно пора бы поселиться в той лёгкой полуулыбке, с которой он смотрит на подведомственное мироздание. Но нет – лицо его безмятежно. Ибо мудрость – его добродетель.
Взгляд его светел, мысли чисты и не замутнены ничем суетным, душа глубока, как океан.
Белый Ангел никогда не ошибается. Он одинаково чужд злобе и ненависти, вожделению и страху, сомнениям и раскаянию, состраданию и милосердию.
Ибо он знает Абсолютную Истину. Ему ведомо, что было, что есть, что будет. Он исполнен неземной любви. Неземной…
А более он не чувствует ничего.
Сказка о горячем солнце
В крутом каменистом берегу реки зияла…
Нет, не так.
Меж заросших осокой обрывистых берегов лениво катились за горизонт сонные воды безымянной речушки. Может быть, конечно, она и имела название, но на много миль в округе спросить его было не у кого. Народ давно покинул эти мрачные места, если, конечно, когда-либо населял их.
Тоже не пойдёт. Конечно, всё вышесказанное – истинная правда, но так мы нескоро добредём до сути дела.
Короче надо, короче, по-современному.
Ладно, хорошо.
Итак, по малонаселённой местности меж искажённых временем деревьев протекала река неизвестного обозначения. Через неё в стародавние времена кто-то перебросил каменный мост – вполне примитивной конструкции, но надёжный. Сооружение неплохо сохранилось (лишь было слегка обшарпано веками) и соединяло два фрагмента заброшенного тракта. Под мостом имелась пещера, а в пещере водился тролль.
Давным-давно, когда наши деды и прадеды сами могли рассказывать про своих дедов и прадедов, – или ещё пораньше – в уважающем себя захолустье непременно нашёлся бы мост с навевающей ужас на мнительных граждан и их отпрысков пещерой под оным. К сожалению, не в любой подобной пещере жил тролль (или к счастью – это как взглянуть), ибо существа это редкие, реликтовые.
Но времена изменились, эльфы, так сказать, подались на Закат, энты отыскали жён и растворились в чащобах, полурослики попрятались в норы. Так что в пещеры ныне можно забираться совершенно спокойно, шансы найти там тролля ниже, чем маленького зелёного человечка в Зоне 51. Ничего там нет, кроме маньяков-насильников, полуразложившихся трупов и бездонных провалов, невидимых в темноте.
Однако в нашей пещере тролль таки был. Некогда его оставили в арьергарде отступающей армии охранять мост, но никто не снял с поста. Так и прижился. Завёл нехитрое хозяйство – существам его вида многого для уюта не надо, и всё, что требуется (котелок побольше, пара-тройка мечей в качестве столовых ножей, иногда немного мясца да кое-какая одежонка для приличия), в избытке доставляли странники, коим хватало странности в сумерках переходить мост.
Долгими (для него – короткими) ночами тролль выбирался на свежий воздух и любовался звёздами. Или – когда было облачно – не любовался. Проверял прочность моста – не расшатался ли. Поскольку считал себя ответственным за сооружение. Иногда подметал либо подправлял кое-что. Порой – редко – ловил рыбу. Он её терпеть не мог, но фосфор полезен даже такому организму, который не любит водоплавающего мяса.
Текли века. Он не старел – тролли практически не меняются с возрастом и живут – если выживают – непредставимо долго. Однако одиночество – пусть и прерываемое изредка гостями, обладающими хорошим вкусом, – стимулирует склонность к философствованию. И тролль начал задумываться. Что нехарактерно и даже вредно для представителей данного племени. Считается психическим заболеванием. Неизлечимым. При жизни.
Стремясь как-то отвлечься, он убрался в пещере. Повыбрасывал гниль. Исправил погнутый щит, который применял вместо тарелки, когда накатывала фантазия накрыть стол. Наточил и без того довольно острые мечи. Умылся в реке.
Не помогло. В душе вовсю бушевала тяга к прекрасному. А ведь он и не знал точно, была ли у него душа. Он даже выложил у входа в пещеру затейливый орнамент из костей и черепов. Не подействовало и это.
Желалось. Невозможного. Чего бы он никогда не видал. Но красивого. И при этом недостижимого. Именно в таком сочетании.
А разве нам с вами не хочется того же? В глубине сердца? Нет? А вы прислушайтесь к себе. Ну-ну, давайте, не стесняйтесь! Всё равно нет? Ну, тогда вы – не моя публика. Идите погуляйте себе, пока я закончу.
Солнце. Он мечтал о солнце. Не то, чтобы он жаждал взглянуть на него… Любой от такого ослепнет, а для троллей оказаться на прямом солнце – значит, окаменеть. Нет, конечно. Что вы?!