Яна погасила лампу, и в комнате снова воцарился полумрак. Слабый свет ночника освещал только постель. Яна вступила в светлый круг и склонилась над ребенком. Картина обычная — одеяльце сброшено, подушка в ногах, Валентина, разметавшись, спит. Волосы ее, черные и блестящие, кудряшками покрывают плечики. Щечки пунцовые, словно нарисованные. И это маленькое, трехлетнее существо, раскинувшее ручки поверх простынки, было самостоятельным и независимым человеком, который крепко держит в своих руках и деда, и бабку — всех.
Яна водворила подушку на место, укутала спящую одеяльцем. Девочка не проснулась. Потом Яна спрятала ей ручки под одеяло — она только почмокала губками и сейчас же, вытащив ручки, раскинула их по-прежнему. Так ей было удобно. Яна опять спрятала ручки, но девочка снова высвободила их. Яна отступилась. Маленькое личико с тонко очерченным ртом, длинные ресницы, мягко прикрывающие большие глаза, черные волосы… Все уже говорило о самобытном характере, не склонном покоряться.
Яна молча любовалась своей хорошенькой дочкой. «Мамина красавица! — подумала она. — Кого-то ты осчастливишь?» И улыбнулась, словно комплимент относился к ней самой. Потом наклонилась и поцеловала девочку в розовые щечки. Но тут же отпрянула, сердце заколотилось так сильно, точно за ней кто гнался. Представилось ей, что не ребенка она поцеловала, а Бориса. Валентина была похожа на него. Вдруг по какой-то нелепой ассоциации девочка показалась ей похожей на Гиту, и это привело Яну в ужас. Она попятилась, но чем дальше отступала от красивого личика, тем яснее и отчетливее оно напоминало ей ту, красотку, отбившую у нее мужа. Словно видоизменяясь, детские черты приобретали другую форму, другой знакомый облик. Яна смотрела широко открытыми глазами и не могла прийти в себя. «Что со мной делается, боже ты мой! — думала она, не в силах избавиться от назойливого виденья. — Господи боже, с ума я сошла, что ли? — твердила Яна, не отрывая взгляда от преображенного детского лица. — Как это можно?» Она ухватилась за спинку кровати и, медленно соскользнув на пол, приникла к холодному железу. Дрожь пробежала по всему телу. На лбу выступил пот. Как долго пробыла она в таком состоянии, она не помнила, но когда очнулась и поглядела на постель, галлюцинация уже исчезла. Поднявшись, Яна укрыла непокорную одеяльцем, заботливо подоткнув его со всех сторон. Потом расчесала волосы, погасила лампочку и легла. И только теперь почувствовала, как сильно устала. Чтобы скорей заснуть, она прикрыла глаза рукой, стараясь забыть обо всем, что пережила за этот ужасный день.
Разбудила ее воркотня рано поднявшихся стариков. Они шептались в кухоньке, препираясь между собой. Девочка была уже там и, как всегда, выводила их из терпенья. Яна прислушивалась время от времени, зная во всех подробностях, что там происходит. Вот сейчас, должно быть, Валя оттолкнула мисочку с молоком, заявив, что молоко горячее. Дед Еким водит ложечкой около ее рта и старательно дует, чтобы остудить молоко, но оно, по всей вероятности, все еще очень горячо и вряд ли скоро остынет. Дабы умилостивить капризницу, старик принимается рассказывать ей разные небылицы. Уверяет, например, что как только Валя возьмет в рот молоко, оно сразу же выльется у нее из ушка и это будет так забавно. Валя слушает, хотя еще и хмурится и не смотрит на ложку. Валя предпочитает, чтоб дедушка налил молоко ей в ухо, а она посмотрит, как оно выльется изо рта. Дед, продолжая уговаривать, подносит ложку к полуоткрытым губкам, и тут Валя неожиданно вышибает ее у него из рук. Ложка со звоном падает где-то под дверью. Дед сослепу долго ищет ее. Валя хохочет. Ей очень смешно, что у деда на усах повисла капелька молока. Она просит еще раз зачерпнуть ложкой молоко, но теперь дед настороже…