— Эх, Филипчо, Филипчо, — вздохнул вдруг старик, ладонью отерев пот со лба, — смеешься, бездельник, а не спросишь, каково мне, до смеху ли.
— Что это ты?
— Да что… Помыкает мной, как прислугой. И ладно бы Вики, а то и Аспарух повис на моей шее, черт бы его взял. Да вдобавок глумится надо мной: «Зятек, — говорит, — сделай это, зятек, сделай то!» И я бегаю из последних силенок. А Вики только посмеивается. Теперь вот насчет дома принялись меня обхаживать, чтоб я переписал его на Вики.
— Если спятил, перепиши, — отрезал Филипп.
— Как же, так я ей и перепишу! Спятишь тогда! Выкинут меня на улицу. Ни в тех, ни в сех окажешься. Никогда!
Старик откинулся на скамейке и тоже загляделся на долину, возбужденный, побагровевший.
— Уф, дурно мне стало от жары.
Он расстегнул воротник и повертел тонкой своей, цыплячьей шеей, чтобы охладиться. На груди открылись седые лохматые волосы. Годы выпили из него все соки, и теперь он походил на старую отжатую тряпку — таким он выглядел немощным и облинявшим.
— Береги дом, дед! — назидательно сказал Филипп. — Дом береги! Мы поговорим с Вики, когда ты умрешь. И золото никому не давай!
— Филипчо, — встрепенулся старик, — неужели и ты, душа моя, веришь этим выдумкам? Какое у меня золото, какие деньги? Ничего нет!
— Тс-с-с! — оборвал его Филипп. — Мне ты об этом не рассусоливай! Смотри только, не отдай концы, пока не сказал мне, где их спрятал.
Старик насупился и снова обратил взоры на долину. Тихо и мирно жил город, купаясь в лучах солнца и зелени садов, окруженный высокими зелеными холмами с полянами и рощицами, с темными оврагами и крутыми серыми скалами, над которыми вьются орлы. Тихо и мирно сияет солнце, отражаясь в окнах, краснеют крыши, выделяются белизной новые здания. Старик будто впервые видел все это, будто не прожил семидесяти лет в этой долине, среди этих домов. И, оглядываясь кругом, он думал: «Сколько денег израсходовали люди на дома! Как много средств ушло! Смотри ты — крыша к крыше, стена к стене. И за каждый дом денежки отсчитывали, левами расплачивались! А теперь зарятся на готовенькое: дай, перепиши на меня… Никогда! Даром ей отдай! Подождешь!»
Старик наклонился за корзинкой.
— Куда тебе торопиться? — сказал Филипп. — Посиди маленько, полюбуйся на природу.
Старик сконфуженно ответил:
— Вики воду приготовила для мытья головы, надо ей полить.
— Вот несчастный! — вздохнул Филипп, тоже поднимаясь.
Оба не спеша двинулись к дому. Сильно припекало, мухи надоедливо жужжали и кусались, что, по мнению старика, предвещало дождь. Филипп не обращал внимания на его болтовню, пристально оглядывая знакомый дом. Все ему казалось, что в одном из окошек появится Гита. Почему-то он думал, что она непременно должна быть здесь. Окна были широко раскрыты, но никто из них не выглядывал. Вокруг было тихо и пусто, лишь только бабочки порхали над изгородью, исчезая в знойном мареве. Дед с внуком шли молча, держась в тени. Но вдруг Хаджи Ставри поставил корзинку на землю и весело возгласил:
— Ха, забыл самое важное!
Филипп тоже остановился. Старик хитро смотрел на него.
— Догадываешься?
— Нет, — ответил Филипп, хотя ему все было ясно.
— Могарыч с тебя! Вобла с пивом!
— Ставлю.
Старик придвинулся и многозначительно прошептал:
— Наша старая знакомая приехала.
— Кто? — с удивленным видом спросил Филипп.
— Кто!.. Вроде бы не знает, спрашивает кто… Ну, догадайся!
— Не могу догадаться.
— Да ну же!
И старик принялся поддразнивать, хлопая в ладоши.
— Догадайся, догадайся!
Филипп продолжал прикидываться недогадливым. Наконец, не выдержав, дед Ставри сообщил новость: Гита Коевская прикатила на мотоцикле.
Филипп сохранял полное хладнокровие.
— Меня это не интересует, — заявил он, — и прошу тебя, дед, не говори глупостей! Я человек семейный.
Старик погасил улыбку, но все еще лукаво поглядывал на Филиппа.
— Брось ты!
— Честное слово, дед! Как ты мог подумать про меня такое? Стыдись, ты человек старый. Ради бога!
Старик опять поднял корзинку и смущенно последовал за внуком, удивленный неожиданным оборотом разговора, но стариковская память коротка, и он продолжал:
— В брюках была… О тебе не спросила. Только вертелась туда-сюда, и пук волос за ней метался, как конский хвост.
— Долго она здесь пробудет? — не вытерпел Филипп.
— Вот этого не знаю, не поинтересовался. С Вики весь вечер проговорили. У нас ночевала. А утром забралась ка свой мотор и опять укатила куда-то. В село, кажется, отправилась. Работу ищет.