— Извините, — пробормотал он, — произошла, по-видимому, ошибка, насколько я понимаю.
— Никакой ошибки, товарищ Гатю! — с широкой улыбкой отозвался Борис.
Гатю вгляделся в щербатую физиономию, напрягая память.
— А-а, Борис! Товарищ Желев!
— Товарищ Желев, да! Садись, — пригласил Борис, — садись за стол!
Гатю мялся в нерешительности — и сесть хотелось, и на работу боялся опоздать.
— Садись, садись! — скомандовал Борис, указывая на стул. — Эй, официант, кружку пива!.. Или, может, водочки выпьешь?
— Нет, нет, — поспешил отказаться Гатю, — пива, я ведь уже пообедал.
— Понятно, — все еще сияя улыбкой, сказал Борис. — Ну как? Все там же работаешь?
— Там же, товарищ Желев, — несколько официально ответил Гатю, пораженный вызывающим видом Бориса.
Но скоро он оправился от смущения, положил кнут на стул и осторожно оперся о стол, боясь задеть какой-нибудь бокал. Борис подвинул ему портсигар. Гатю взял сигарету, Борис тоже; закурили. Беседа потекла неожиданно легко и непринужденно.
Борис, очень щедрый на речи и угощения, предложил Гатю есть и пить, что только он пожелает. Гатю, однако, соблюдал приличие, по старой памяти относясь к Борису как к начальству.
Разговор вертелся вокруг работы на «Балканской звезде», крутого нрава нового директора и тяжкой доли возчиков вроде Гатю, который вынужден жить на одну зарплату и содержать целое семейство. Борис внимательно слушал его, вставляя время от времени:
— Не так, как в ту пору, когда я был здесь?
— Не так, товарищ Желев! Большая разница.
— Да, конечно. Но нечего сожалеть о прошлом. Будем смотреть вперед!
— Э, что там увидишь впереди, — расчувствовавшись, Гатю стукнул по столу. — Что там увидишь, когда все черно у меня перед глазами. Голова идет кругом. Все-то норовят тебя учить. Так делай, так не делай… С толку сбивают. Кого слушать?
Борис смеялся. Радостно ему было слушать этого мрачного человека. Он ведь считал себя его покровителем. А покровители всегда снисходительны к тем, кто у них под крылом.
Поведал Гатю и о страданиях из-за Виктории Беглишки. Борис совсем развеселился. Больше всего насмешил его рассказ о том, как они с Викторией судились из-за места на кладбище, которое та считала своим, а Гатю, — своим. Потянулся процесс. В конце концов выиграла Виктория, подкупив адвоката… Вообще не везло Гатю в эти годы. Ничего хорошего не видел он и впереди.
— Не беспокойся, — заверил его Борис, — раз я тут, все наладится. И Виктория сядет на свое место, я наведу порядок, хоть меня и холодно встретили сегодня, когда я заходил справиться насчет моей Гиты.
Возчик встрепенулся, услышав имя Гиты. Это не ускользнуло от внимания Бориса.
— Не встречал ее? Подругу мою, Гиту, а? — спросил он, пристально поглядев на Гатю. — Она давно уже здесь… Я раньше ее отправил.
Гатю нахмурился.
— Нынче видел ее, — сказал он. — К нашему Филиппу приходила… узнать относительно квартиры.
Борис положил вилку и откинулся на стуле.
— Что, что ты сказал?
Гатю осекся. Он не ожидал, что упоминание о сыне произведет такое впечатление. Гатю и не подозревал, что наступил кошке на хвост. Он потянулся за кепкой и начал поглядывать на выход.
— Ты ведь знаешь Филиппа, шалопая моего.
— Какая квартира? — недоумевал Борис. — Какие…
— Комнатка на мансарде, где одно время жил Филипп. Не знаешь? На мансарде… О ней и речь… Я сдавал ее Геннадию, тележнику… А ему предоставили комнату из жилищного фонда, так мы решили опять сдать нашу мансарду своему человеку. Я поручил Филиппу подыскать кого-нибудь… Ну и вот…
Борис напряженно слушал несвязный рассказ возчика и мрачнел все сильнее. Тяжелые и неприятные предчувствия наполнили его сердце. То, чего он больше всего боялся, превращалось в подлинную опасность. Толстокожий возчик почувствовал что-то неладное. Он откашлялся и взял в руки кнут. Задержись он тут подольше, Борис, чего доброго, начнет ругаться, а то и похуже что-нибудь выкинет. Лучше убраться отсюда, не дожидаясь скандала.
— Запоздал я очень, — сказал он. — Надо идти, работа меня ждет.
Гатю встал и поглядел на Бориса с высоты своего роста. И почему-то он показался ему жалким и смешным за этим столиком, заставленным разными кушаньями и напитками — слишком уж их много для одного.