— Когда это они снимались? — недовольным тоном спросил Борис.
— Вале было тогда полтора годика.
— Что это за наряд? Разве нельзя было надеть платьице на ребенка?
Он бросил карточку на стол, но сейчас же снова взял. Глаз не мог отвести от ребячьей мордочки.
— Да, жизнь течет, — вздохнул он, вновь принимаясь расхаживать по комнате. Бабка, словно вестовой, следовала за ним по пятам и что-то говорила, но он ее не слушал.
— А другой карточки нет?
— Молодуха забрала с собой. Она, молодуха-то…
— Что молодуха?
Бабка смутилась и посмотрела на него виновато.
— В чем дело? — с любопытством повторил Борис.
— Вроде бы надумала что-то. Поймешь нешто?
— Что?
— Да говорят люди.
— Ну, что говорят-то? Замуж выходит?
— Разное толкуют… Откуда мне знать.
— Велика важность! — махнул рукой Борис, шаря взглядом по стенам. — А эта фотография, она все еще тут? Я ее заберу.
Он встал на стул И снял со стены портрет матери. С рамки и со стекла посыпалась пыль. Обидно ему стало и больно, словно он услышал голос матери, погребенной в пыли забвения. У него задрожали руки, в сухом блеске его глаз, будто в зеркале, отразилось и затрепетало, как далекое сияние, воспоминание о матери, которое исчезло было из сердца Бориса на целые годы. Он представил ее себе молодой, красивой, печальной и строгой, готовой простить сыну все. И ему стало еще мучительней и горше от того, что красивое лицо на портрете потемнело от пыли и паутинок. Вспомнилось, с какой сыновней заботой заказывал он когда-то рамку для портрета, как выбирал образец, дожидался, пока в магазине застеклили ее, прикрепили колечко, чтоб удобнее было вешать… Вспомнилось и то, как, придя домой, он написал чернилами на оборотной стороне (чтоб все знали и не забывали), что портрет этот — его собственность. Тогда он долго ломал голову над тем, где его повесить. Сперва поместил на стенке между двух окон, а через несколько дней укрепил над шкафчиком. И наконец — у себя над кроватью, чтоб постоянно чувствовать ее рядом. Но прошло немного времени, и в головокружительном вихре забот он забыл о портрете, будто его никогда и не было в комнате, не существовало совсем. Серой, противной пылью запорошило и легенду, и любовь… Как горько, как тяжело сознавать это!
— Совсем забросили, — сказал он, чтобы свалить с себя вину. — Это же портрет моей матери, а не… молодухи! Молодуха выйдет замуж, других забот у нее нет… Глупости одни!
Вытирая краем скатерти пыль, он продолжал с угрозой:
— Раз вы о нем не заботитесь, я возьму.
Изумленная бабка не сводила с него виноватых глаз, считая упреки внука вполне справедливыми.
Борис завернул портрет в газету и сунул под мышку.
— Попрошу переснять для вас, а этот возьму себе. У вас не оставлю.
Борис уже хотел было идти, но в дверях остановился и, указывая на гвоздь в углу, спросил:
— Где моя мандолина?
Бабка пригнулась, чтоб лучше слышать.
— Мандолина, мандолина где? — крикнул Борис ей в ухо.
Старухе почему-то показалось, что речь идет о Валентине, и она снова начала горячо объяснять, что девочка в детском садике, что мать следит за ней и так далее, и тому подобное. Борис махнул рукой и прекратил расспросы. Он все еще оглядывал комнату, не увидит ли что-нибудь из детских вещичек. Но не было ни одной игрушки, даже лоскутка — все, конечно, попрятала Яна. Борис разозлился и, не удержавшись, спросил:
— За кого ее выдают?
— Молодуху-то?
— Молодуху.
— За какого-то там директора… Будто бы Ружа все это устроила, кто их разберет… Только бы ребенку хорошо было.
— Пустая затея… Дедушка знает об этом? — громко прокричал Борис.
— Как будто знает. Он на ее стороне.
— Еще бы, — нахмурился Борис. — На ребенка ему наплевать… Тоже мне наставник!
Бабка смотрела на него, разинув рот, — она не поняла его слов, но почувствовала, что внук чем-то огорчен. Она пробовала удержать его, как-то смягчить обиду, но Борис был неумолим. Зажав под мышкой портрет, он осторожно, боясь испачкаться, переступил порог и крикнул бабке:
— До свидания! Я еще зайду! — И, указывая на лужу, посоветовал: — Возьми тряпку да вытри!.. Грязища какая!
— Как говоришь?
— Тряпку, тряпку!
Борис зашагал по дорожке, размахивая свертком, довольный, что удалось все же кое-что выведать у бабушки.
20
Желание увидеть ребенка овладело им настолько, что он почти перестал интересоваться работой на «Балканской звезде» и сумасбродствами Гиты. И работа и Гита отошли теперь на задний план.