Выбрать главу
Полночь — час странного водительства. Оспины алмазных звезд сверкают на упругой черной коже, и змеи штопорами ввинчиваются в землю, ища добычи теплой в крохотных кармашках глубины, прорытых теми, кто не имеет ни глаз, ни слуха, ни души, сокровищами чистого белка. Волчьи духи воют на перевалах, и ветер к ним доносит запах не добычи, а бензина. Дьявол убивает Африку.
Все это знают те, кто молит о судьбе не столь определенной, о свободе от старых обещаний, данных в минуту боли, от брака, скисшего и пожелтевшего, как молоко, забытое в картонке, от жизни, в которую ты втиснута, как клипера модель в бутылку, где нет теченья и не нужен парус, — вот истинный прообраз твоей жизни.
Тиграм, что под конец придут и унесут тебя, твою пронизав душу сквозь ковер Вселенной, подобно нити из огня, — им ведь безразлично, что у тебя на сердце, чем жертвовала ты, о чем мечтала. Больше состраданья у зимы или кинжала, чем у них. Взгляни наверх, сквозь лиственную сетку дней, туда, где Бога нет, такого даже, что влюбленных разлучает движением мизинца одного, того, чей ноготь изукрашен черным. Молись о том, чтоб было знать дано то, что и так ты знаешь, как если бы то знанье молнии писали на полотне небес. Молись о том, чтоб снова устремиться в мир, покинув мини-вэн, застрявший в пробке, и убивающие душу счета по закладным. Молись об этом в час водительств странных, когда мужчины в кондиционированном рае бара следят как завороженные за бейсболом, политиками и войной, а фар лучи, пронзив небытия темницу, касаются зверушки юной, вышедшей из лунных теней, и, в камень превратив ее, дают ей облик, угодный ветрам и волшебству, измученным навеки недвижностью ее уснувшей крови. Молись, чтоб в чашу твоего вина единая хоть капля истинного счастья пала.

Я попытался убедить себя в том, что память меня подводит и на самом деле молитва для Элизабет Элко была написана уже после встречи с человеком из Ногалеса, но прекрасно помнил, как мы с ней беседовали под флагами, оставшимися с четвертого июля. Тогда я, по примеру Роуэна, попробовал сделать вид, будто это простое совпадение. Сколько в Америке найдется людей, которые щеголяют выкрашенным черным лаком ногтем мизинца. Сотни, если не тысячи. И значить это может все, что угодно: членство в какой-нибудь банде, или приверженность к сексуальным практикам определенного рода, или, наконец, обыкновенное самомнение. И все-таки странная робость этого человека, его манера говорить полунамеками… И хотя мой Бог Одиночества ни в одной из молитв и рта не раскрыл, я, перечитав их все и проследив черты нарисованного мной характера, увидел, что если бы он заговорил, то скорее всего именно так, как тот человек из Ногалеса. Это соображение навело меня на более чем невероятную мысль: если молитва и впрямь, как я полагал, обладает силой физического воздействия и действует на квантовом уровне, приводя к небольшим изменениям реальности, то разве не мог я пробудить к жизни или даже создать какое-то малое божество, сотворив в своих молитвах нечто вроде формы, в которую натекла божественная составляющая Вселенной? Идиоматические механизмы религии и сказки, желания, целенаправленной воли, молитв, заклинаний, — принимая во внимание все то, что известно о способности разума контролировать тело, разве так уж смехотворно будет предположить, что моя без малого десятилетняя сосредоточенность на новом стиле и Боге Одиночества могла породить чудесную возможность, приоткрыть в завесе бытия маленькую дырочку, сквозь которую четко сфокусированный луч, направляемый мною в несозданное, проник и вызвал к жизни язвительного темноволосого человечка с обвислыми усами? Невероятные мысли, и все же я никак не мог от них избавиться, и когда позже в тот же вечер позвонил Терезе, то, вышагивая взад и вперед по номеру отеля, рассказал ей все о Роуэне, о черном ногте и обо всем прочем и спросил:

— Знаешь, что я думаю? По-моему, у меня крыша, на фиг, поехала. Не только из-за этого Бога Одиночества дерьмового, но из-за публики, телика, вардлинитов, из-за всего. Иногда среди этой кутерьмы мне кажется, будто я инопланетянин, будто я не отсюда, а просто живу временно в чьем-то чужом теле.

— Эй, ты, часом, не заболел? — спросила она.

— Да нет, со мной все в порядке. Просто такое чувство, будто пара винтиков в голове разболталась. Все как будто в тумане. Похоже, ты была права, я еще не готов к такому.