— Ты меня слышишь?
— Да, все в порядке, — ответил я, хотя ее слова доходили до меня только наполовину.
— Эй? Вардлин?
Я посмотрел на нее.
— Ты какой-то заторможенный, — сказала она. — Значит, тебе нужно… что? Покататься на пони? Или уколоться?
— Как насчет пропустить пару стаканчиков?
— Никуда не уходи.
Сью подошла к двери и поговорила через щель с Джин Сингер. Складки темно-красных драпировок, как я заметил, заколыхались.
— Водка на горизонте, — сказала она, возвращаясь.
— Наш разговор, наверное, показался тебе чертовски странным.
— Ну, вообще-то это не мое дело, но… да. Можно и так сказать.
— Богом клянусь, они меня, наверное, из детдома взяли. Они всегда это отрицали, но, черт побери, как еще все это можно объяснить.
Сью присела рядом.
— Наверное, ты думаешь, что в детстве меня избивали. He-а. Просто я был как подкидыш. Мальчик, который вырос с волками. Нет, они вообще-то неплохие люди. Может быть, даже хорошие. Наверняка. Но они все одинаковые. Брат с сестрой, родители. Не слишком умные. Да нет, это еще мягко сказано. Просто тупые. Брата с сестрой выгнали из школы. А меня за успехи перевели на один класс вперед. Даже когда я был совсем маленьким, они смотрели на меня так, будто в толк взять не могли, что я за хреновина такая. У меня не было с ними контакта. Я до сих пор уверен, что они меня побаивались. Так что, когда я ушел из дому, они наверняка вздохнули с облегчением. — Я откинулся на спинку стула и вытянул вперед ноги. — И я тоже.
— А мне показалось, что какой-то контакт все же был.
— Я чуть со стула не упал, когда его увидел. Но что меня больше всего поразило, так это как мало всего случилось с ними за это время.
Сью обняла меня за плечи и слегка встряхнула, и я почувствовал, как ее грудь прижалась к моему плечу.
— Ну и ладно, — сказал я. — К черту.
Она убрала руку и вздохнула.
— Если хочешь, я могу отменить вечеринку.
— Ну нет, а как же насчет надрать задницу Роджеру Эберту?
Сью сделала вид, что сердится, и посмотрела на меня с дерзким вызовом.
— Жить будет, обещаю, — сказал я. — Но посмотреть на его корчи будет приятно.
Принесли выпивку. Две двойных водки для меня и бокал шардоне для Сью. Я залпом опрокинул в себя первую порцию и прижал ледяной стакан к пылающему лбу. Сью пристально наблюдала за мной через розоватую призму своего бокала.
— Ты необычный парень, Вардлин, — сказала она. — Не думаю, чтобы мне встречался кто-нибудь, хотя бы отдаленно похожий на тебя.
Я взял второй стакан и пригубил, чувствуя, как кусочек льда тает у меня на языке, пока тепло первой порции медленно растекается в животе и проникает до костей. Алкоголь возродил меня к жизни, помог прояснить некие непреложные основы.
— Спорю, что встречала, — отозвался я, — просто не знала, что они такие.
Глава 9
Мне нравилось выступать, потому что толпа, казалось, сливалась в одного человека, и я говорил легко, без всякого напряжения, как будто объяснял суть нового стиля какому-нибудь зэку из Уолла-Уолла, который принес пять пачек «Мальборо» в уплату за то, чтобы получить работу на кухне или письмо от подружки. Как и в те времена, я забывал обо всем, увлеченно сочиняя молитвы для отдельных людей, и почти не обращал внимания на вардлинитов, которые в своих черных одеждах и с пугающе сосредоточенными взглядами выделялись на фоне пестро разряженной толпы, словно передовой отряд какой-то революции. Но в тот вечер, когда я под аплодисменты зрителей вышел на сцену и открыл рот, чтобы произнести заготовленную фразу, все вдруг показалось мне похожим на сон, в котором обнаруживаешь, что твоя одежда тебе не по размеру. Вместо того чтобы установить с аудиторией контакт, я слышал раскаты собственного голоса и видел, как вздрагивают люди от моих слов, как содрогается их плоть и расширяются зрачки, точно они наглотались яду. В конце концов эффект мне даже понравился. Хотелось усилить его, хотелось наблюдать его снова и снова. Позже я понял, что это отчуждение от окружающих, испытанное мной тогда, вполне могло означать конец тяги к доброте и служению другим, которую я выработал у себя в тюрьме с единственной целью — выжить, замаскировав ею разрушительные черты своего характера, в особенности внутреннее безразличие, прорывавшееся иногда вспышками насилия. Теперь, когда я мог поступать как мне заблагорассудится и оставаться относительно безнаказанным, нужда в маскировке отпала. И хотя тогда я вряд ли смог бы объяснить все это словами, в глубине души я понимал, в какую игру ввязался. Глядя на публику со стороны и чуть сверху, я пришел к убеждению, что эти люди жаждут подчиниться мне. За этим они и приходят. Сидят себе рядами, точно яйца в картонке, и каждому не дает покоя мысль — а что, если под его тонкой скорлупой прячется золотой приз? Поддерживать и укреплять их самообман — моя работа, мой долг. Поняв это, я их слегка возненавидел. Хотя нет, сказать по правде, больше, чем слегка.