— Не буду я молиться чертовым охранникам! Да они меня ненавидят, мать их!
— Ну, тогда предлагаю помолиться за то, чтобы тебе подвернулась возможность поближе подобраться к твоей шлюшке, чего бы это ни стоило.
Эта идея пришлась Скиннеру по душе.
— Ладно. Черт с ним! Пиши.
— Дело не только в том, чтобы я написал для тебя слова…
— Да знаю, знаю! Мне надо все прочувствовать. Вложить в них силу.
— Более того…
— Я все знаю, понял? Тебе надо сначала спросить меня кое о чем. Так валяй! Делай что надо!
Чуть не полтора месяца ушло у Скиннера на то, чтобы молитвами, угрозами и уговорами создать обстоятельства, которые позволили бы ему регулярно и полноценно встречаться с его шлюшкой. Как только это произошло, на меня обрушился целый шквал заказов. Те, которые я принимал, мне обычно удавалось выполнить, но большинство из них я отвергал. Так, я сразу отметал те, которые не выдерживали никакой моральной критики, и те, исполнение которых лежало за пределами моего скромного творчества. Разумеется, высоким процентом точных попаданий я был обязан отчасти именно суровому отбору, но, понаблюдав за Джерри, Скиннером и некоторыми другими клиентами, я пришел к выводу, что не все здесь зависит только от меня, — просто привычка молиться изменила их поведение, сделав их более уравновешенными и даже приятными людьми. А исполнение желаний только способствовало закреплению этих черт. Нередко клиенты возвращались, чтобы попросить о чем-нибудь еще, а после мне случалось видеть их во дворе на прогулке, или бредущими по коридору, или даже запертыми в камерах, где они твердили слова молитвы, опустив голову и беззвучно шевеля губами. Я был уверен, что их молитвы не остались без ответа именно потому, что новый стиль помог им сконцентрировать волю и направить ее на достижение результата, и еще я твердо верил в то, что именно привычка молиться привела к тем переменам в их поведении, которых более традиционными методами духовного очищения добиться никак не получалось. Подтверждение этой теории я находил и в самом себе. Когда я попал в тюрьму, мне был тридцать один год, и, хотя любой пятилетний период в возрасте от тридцати до сорока обычно включает духовный рост, в моем случае я усматривал прямую зависимость между изобретенным мною новым стилем и собственным возмужанием. Я стал набожным, склонным к созерцательности, методичным, уравновешенным человеком, чей цинизм порядком поистерся от долгих упражнений в новом искусстве и постепенно уступил место другим качествам, более цельным и ценным. Даже говорить я стал по-другому: раньше моя речь была полна язвительных насмешек, теперь же я старался выражаться вежливо, чтобы никто не захотел мне противоречить, и даже ловил себя на том, что изрекаю какие-то банальные, расхожие истины, над которыми прежде сам первый посмеялся бы. Моему самонавязанному опрощению сопутствовала убежденность в том, что Бог тут совершенно ни при чем, однако, учитывая мою склонность к самообману и, как выяснилось, к морализаторству, я рисковал стать законченным адептом какой-нибудь нудной, заурядной христианской секты. Так, занимаясь духовным маскарадом, который позволил мне выработать новый стиль поведения, пригодный для выживания в изменившейся окружающей среде, я исподволь начал рассматривать себя как художника, творящего и изменяющего собственную душу, чтобы подготовить ее к новым, невиданным делам. Человек, который убил Марио Киршнера… я больше его не знал. Моя душа стала чище, сложнее, я уже не смог бы походя совершить преступление.
Глава 3
К концу восьмого года отсидки я молился о женщине и об успехе. Для достижения обеих целей сразу я решил воспользоваться одной молитвой, поскольку мне казалось, что женщина и успех связаны неразрывно. Помнится, та молитва была первой, в которой я обращался к божеству. Он был всего лишь поэтической условностью с чертами мультипликационного героя, облаченной, для пущего эффекта, в квазибожественный наряд, но все-таки это был бог:
Как я уже упоминал, у меня была привычка просить только о малом, и, кончив эту молитву, я спросил себя, уж не потому ли я обратился за помощью к божеству, пусть даже в шутку, что мне показалось, будто на этот раз моя просьба слишком серьезна. Но, подумав, я решил, что не поэтому.